Архипка немедленно «ухрял»[30] с своего места и тщательно «затырил»[31] «сторгованных»[32] «голубей»[33] под юрцы.
— Сыщик, надо полагать… — проговорил кто-то…
— Стрема…
Но в землянку, шатаясь, вошел Рафльс-Мариани и лег в изнеможении на постланную на юрцах солому.
— «Скамейка»[34] стоит у трактира пустая. Сходи кто…
Немедленно вышли три человека и пропали на два часа. Лошадь, очевидно, была уведена, а может быть, и продана.
— Завтра «кусакать» нечего. «Схряну» к Юргенсу. Кто со мной? Работа будет… — предложил один босяк.
— Я «хряну», — согласился Грязев.
— И я, — встал с юрцев казак Хрялов.
— Надо «перо»[35] да «фомку»[36] взять.
Вскоре все трое вышли на улицу и пропали во мгле продолжавшего сеять дождя.
Город начинал засыпать. Ночные караульщики давно уже вышли на отдых; прикорнув к воротам на скамеечке, они мирно храпели «во все носовые завертки» и сильно интриговали своим храпом кутят, которые, задремав на полчаса, вдруг просыпались и, ничего не сообразив со сна, принимались лаять на воротние столбы. Городишко засыпал.
Глава VI
— Васька, полезай! — предложил Грязев босяку.
Босяк, согнувшись, пролез в проломанное отверстие в подвал магазина и зашептал:
— Дай-ка сюда фонарь да фомку. А того пошли сюда на «постромку»…
Грязев подал требуемое и оглянулся на босяка…
Казак Хрялов исчез. Перед преступником стоял высокий сутулый господин, наведя дуло револьвера прямо ему в лоб.
— Молчи, Грязев… Если хоть слово, убью на месте…
Моментально господин заколотил отверстие, забив таким образом босяка в подвале, и предложил Грязеву идти за ним.
На углу Театральной и Александровской площади они остановились.
— Зайдем в этом дом, — предложил Грязеву спутник.
— Я крикну полицию, — нахально ответил Грязев. — По какому праву ты таскаешь, меня по городу и командуешь? Если хочешь, я сейчас крикну, а то вот…
В руках его блеснул кинжал…
Как дикая кошка, Грязев бросился на спутника, и через минуту, с опущенной обезоруженной рукой, был втолкнут в калитку двора и проведен в мрачный, одиноко стоящий флигель.
На дворе поднимался ветер. Дождь хлестал, как из ведра. Было темно и жутко.
— Итак, господин Грязев, вы в моих руках. Смотрите, я снимаю парик, бороду, усы, и перед вами стоит… Шерлок Холмс.
Грязев в ужасе задрожал и опустился на колени. У него отнялся дар слова.
— Расскажите мне, Грязев, подробности вашего преступления, — меня интересует это дело. Ну-с, я слушаю!.. Говорите, я слушаю.
— Значит, я иду на каторгу?.. За что?.. — в безумном испуге проговорил Грязев… — Но я расскажу, я расскажу…
— Да, скорее к делу! Начинайте!
— Собственно, так началось. Прямо до смешного просто… Сижу раз я на почте, и вижу, бумага. Доверенный фирмы миллиардера Джемса Френсона уведомляет Стукалки-на, что ему оставлено наследство в 9 миллионов. Я эту бумагу спрятал и поговорил с одним хорошим человеком. Он мне и порекомендовал: возьми, говорит, доверенность от Стукалкина и поезжай к этому Френсону. Ладно, сходил я на Хитровку, сделали мне там доверенность, — прямо не узнаешь, что подложная. Печати, подписи нотариусов, полиции, начальства. Еду в Берлин. Там с адвокатом поговорил… Ну, и пришло это наследство через «Лионский кредит»… Поехал я тогда в Париж, в Лондон, по России, — а, кстати, — в Лондоне какой то мерзавец меня и обтяпал. Оставил мне миллиона два, да я и с ними запутался. Кто ни попросит, даю тысячами. А теперь вот, — и я на кражу пошел. Часто думал я, — не послать ли Стукалкину так, немножко, да боялся, кабы дела не начал. Попадусь, мол, а так-то, может быть и не узнает он.
— Позвольте, что вы мне говорите? Вы шутите со мной?..
— Ей-Богу, нет!.. Прямо по совести… У меня не осталось ни копейки…
— Ну, а убийство Стукалкина?..
— Что?!. Убийство?!. Я никого не убивал. Мы хотели убить с одним босяком одного господина, который ограбил меня в Лондоне, — но вот я уже попался… А я никого не убивал.
— Тогда я ничего, буквально ничего не понимаю!.. Да вы знаете ли то, что семья Стукалкиных убита?.. Ведь она убита в тот самый день, как вы поехали в Берлин?
— Я ничего не знаю… Вот убей меня Бог на этом месте, — Грязев прямо посмотрел в глаза Холмсу, и заплакал… — Я ни причем в этой истории. Я ограбил их, но я их не убивал. Я и на каторгу пойду, но только я не убивал…