Было около десяти часов вечера. Народ прибывал.
Игра была в полном разгаре, и с каждой минутой становилось яснее, что Мавротокис, которому раньше везло, напрягает последние силы.
А перед Джабаровым куча денег все росла и росла.
Теперь Джабаров видел, что Мавротокис при последнем издыхании. Грек хватался за карман, рылся в каких-то бумажных свертках и, совершенно поглощенный игрой, то забывал их на столе, то принимался лихорадочно комкать и совать в огромный, похожий на портфель, бумажник, то снова вышвыривал их с деньгами на стол. Деньги таяли.
И Джабарову было жаль его.
Видел еще Джабаров, что два каких-то подозрительных типа, один рыжий, высокого роста и плечистый, другой тоже рыжий, но тоньше и пониже, — все время вертелись около стола, ничего не ставили и для чего-то разыгрывали пьяных.
Видел еще Джабаров, что промотавшийся грузин Виношвили, которого все называли «князем», два раза снимал свою ставку. Ставки были очень ничтожны, но все-таки Джабаров счел нужным оба раза пристально посмотреть на молодца, давая ему понять, что все видит. И когда Виношвили, не смущаясь этим, в третий раз протянул руку к своей ставке, которая была бита, Джабаров задержал ее и тихо прошептал:
— Уйди, князь! — нехорошо будет!
И так внушителен был этот шепот, что грузин немедленно же юркнул в толпу и исчез.
Сцена эта продолжалась, вероятно, не больше полминуты, но за эту полуминуту две руки, мужская и женская, быстро, как мыши, скользнули по столу и быстро исчезли.
Заметил ли что-нибудь Джабаров, — неизвестно: но некоторое время спустя, когда он взглянул случайно на Урсулу, хорошенькое личико армянки помертвело, и глаза сделались огромными и испуганными.
В одиннадцать часов Мавротокис сделал свою последнюю ставку.
Джабаров посмотрел и призадумался на минуту; потом спокойно, как прежде, стасовал карты и положил их для съемки соседу справа. Но в то время, как съемка производилась, он незаметно для других снял с пальца странного вида перстень, украшенный редкой ценности солитером, и опустил его в жилетный карман. В этот перстень, приобретенный где-то в глубине Индии, он, суеверный, как всякий игрок, верил, как в талисман, и никогда с ним не расставался. Добивать грека ему не хотелось, и теперь, снимая перстень, он как бы отказывался от счастья, которое упорно не хотело его оставить.
Ставка была бита.
Что-то вроде сожаления мелькало у Джабарова в глазах, когда он стал, пожимая своими широкими плечами, медленно собирать деньги.
— Уходишь, Аршак? — беззвучно вырвалось у Мавротокиса.
Джабаров остановился.
— Не ухожу… Если слово поставишь — слово приму. Я не такой… Ты честный — я честный… Отыгрывайся…
— Подожди… Не надо слов…
Мавротокис жестом подозвал к себе татарина, который не отходил, как и прежде, от стола, и что-то шепнул ему:
— Подожди!.. Человек придет, и игра будет… Ты наличными — я наличными…
Собрав деньги, Джабаров с шумом отодвинул стул и встал.
— Выпить пойду! — сказал он, не обращаясь ни к кому. — Ты же, Аристид, не думай ничего… Играть захочешь — кликнуть вели…
Но по дороге его перехватили.
Первый — Виношвили. Грузин выскользнул откуда-то незаметно из угла и тихо коснулся его плеча.
— Большое тебе счастье, Аршак! — сказал он, и вдруг краска залила его лицо, и глаза сделались умоляющими. — Дай на счастье!.. Не помни зла… Князь Виношвили тебя просит… Много взял — еще возьмешь! Дай, ради Бога!
Джабаров ничего ему не ответил, но молча полез в карман, вынул несколько золотых монет и со злостью швырнул их на пол.
Монеты были сейчас же кем-то подобраны.
Виношвили закусил губы и долго и пристально смотрел Джабарову вслед.
У самого входа в буфет Джабарова остановила Урсула.
— Что у тебя в мыслях, Аршак? — спросила она дрожащим голосом, — за что порочишь нас? Худо тебе сделали, говори?..
Джабаров нахмурился.
— Оставь, пожалуйста! Зачем спрашивать? Худо — не худо. Никто худа Джабарову сделать не может…
И, не слушая ее больше, он прошел в буфет.
Два человека следили за ним непрерывно. Два рыжих, странных на вид человека, и один из них, тот, что был повыше, тихо сказал теперь другому:
— Бьюсь об заклад, что не далее, как сегодня, этот армянин дорого заплатит за свою глупость! Думаю, что из человеколюбия его даже следовало бы предостеречь!
Усевшись за один из столиков в буфете, Джабаров пересчитал деньги.
Отделив большую пачку, — он запрятал в кредитки снятый во время игры перстень и вместе с какими-то бумагам и тщательно завернул в обрывок газеты.
Через двадцать минут татарин, посланный Мавротокисом за деньгами, вернулся, и Джабарова кликнули.
Джабаров, расплатившись, почему-то пошел через прихожую, сообщавшуюся как с залом, так и с буфетом.
Побыл он в прихожей не больше двух-трех минут и стал подыматься по темной лестнице вверх.
Подымался он в самом мрачном настроении духа. Сейчас только у нижней ступеньки с ним столкнулся высокий, рыжий субъект, которого он видел за столом. Два острых глаза впились в него, и Джабарову даже показалось, что он услышал шепот: «Берегись!»
Через полчаса игра возобновилась.
Теперь счастье как будто изменило Джабарову. Первые удары еще выходили вничью, но потом он стал отдавать.
Мавротокис отыгрывался. Возле него уже лежали порядочные деньги.
— Бери, бери — не жаль! — говорил Джабаров, уплачивая ему по ставкам.
Был момент, когда три раза подряд три ставки Мавротокиса взяли. Глаза грека потеплели, и он шутливо спросил:
— Где твое счастье, Аршак?
Джабаров показал ему руку, на которой не было перстня, и ответил тоже с улыбкой:
— Спрятал счастье. Для тебя сделал. Вот какой я тебе друг!..
Было около часа ночи, когда в зале произошло вдруг какое-то движение. Кто-то, пришедший с улицы, с встревоженным лицом, рассказывал, что видел огромную толпу рабочих, спускавшихся в порт.
Бросили игру и стали прислушиваться.
Шумело море, и некоторое время ничего, кроме этого шума, не было слышно. Но вот, заглушая море, стал проникать сквозь стены глухой ропот приближающихся голосов. Гул разрастался все шире и шире, уже захлестывал дом, уже слышны были отдельные голоса.
Вбежали снизу испуганные персы-сторожа. Вламывались в кофейную. Кто-то крикнул:
— Спасайтесь через двор!
В ту же минуту послышался бешеный топот скакавших в опор лошадей… Он замер наверху, у широкой лестницы, ведущей к порту, и мгновение спустя со звоном посыпались стекла. Грохнул залп.
Игроки врассыпную бросились к дверям.
14-го июня, рано утром, в час, когда все еще спят, Шерлок Холмс имел визитера.
Это был высокий, атлетического сложения человек, но с угрюмым и решительным лицом.
Шерлок вежливо попросил своего гостя сесть и обратился к нему с традиционным вопросом:
— Чему обязан?
— Свинству, душа мой… Вот чему… Большому свинству…
Незнакомец говорил с сильным армянским акцентом.
— Деньги мне обобрали! Вот чему обязан!
— Расскажите, пожалуйста, подробно ваше дело.
— Расскажем, не беспокойся… Джабарова знаешь? Не знаешь? Джабарова не знаешь? Джабарова всякая собака в Одессе знает! И умный, и глупый, все к Джабарову идут. Купить — продать — все Джабаров! Вот какой он человек! Не понимаешь? Ну посмотри, пожалуйста, на меня! Еще не понимаешь?
— Вероятно, это вы и есть Джабаров? — догадался Шерлок.
— Ну да… Сам Джабаров и есть. Аршак Джабаров!
— Как же вас обокрали, и когда это случилось?
— Обокрали мене, душа мой, третьего дни, а как это случилось — у тебе пришел спросить. Знал бы — не пришел. Понял? Вот ты послушай и подумай, ради Бога. Убытка тебе не будет!
Джабаров сел ближе к Шерлоку и начал рассказывать:
— Знаешь, какие теперь дела? Совсем нет дел! Торговли нет, фабрик нет, купли-продажи нет!.. Ложись — умирай… вот какие дела!.. Ну, и шибко народ играет… Макданьянца Аракела знаешь? Опять не знаешь! Важная персона стал — «мельницу» на откуп взял. Понимаешь, душа мой?