— Кто же с этим спорит? — усмехнулся сын.
«Ты споришь», — хотел было сказать старик, но махнул рукой и замолчал.
— Видеть в ребенке развивающуюся страсть к раскрытию тайн — крайне несимпатично! — медленно заговорила Лидия Николаевна.
Но генерал не дал ей договорить.
— Пытливый ум! Пытливый ум — вот и все-с! — почти закричал он. — Что такое раскрытие тайн? Все мы должны стремиться к раскрытию тайн природы, тайн непостижимого, тайн неведомого, тайн просто даже незнакомого нам. Это только свидетельствует, что у мальчика пытливый ум — вот и все!
— Ну, с этим пытливым умом можно далеко дойти! — усмехаясь, заметил Александр Львович.
Генерал сердито взглянул в его сторону и опять замолчал.
Наступила довольно томительная и долгая пауза, как это часто бывает у собеседников, не понимающих друг друга; а они, т. е. старый генерал и его сын, видный петербургский чиновник, вместе с его женой, видимо, совсем не понимали друг друга. Старик чувствовал, что он горячится, и, желая перевести разговор на другую тему, навел ее опять на тот же вопрос.
— Я не понимаю, — заговорил он, поглядывая на старый, тенистый сад, развертывавшийся сейчас же перед верандой. — Не понимаю, зачем вы отказали этому англичанину? Он мне очень нравился. Бравый малый!
— С этим я не спорю, — сказал Александр Львович, — но, во-первых, мы ему не отказывали, а он сам пожелал вернуться в Лондон…
— Прибавили бы жалованья, так остался бы! — буркнул генерал.
— А во-вторых, — продолжал Александр Львович, пропуская замечание отца мимо ушей, — он был недостаточно образован для своей роли. Левушка растет, и ему нужен более интеллигентный собеседник.
— Не знаю, может быть, может быть! Знаю только, что прошлым летом, когда вы гостили у меня, я был им очень доволен. Он выучил Леву ездить верхом, отлично плавать, был с ним постоянно на воздухе, и ребенок замечательно окреп и развился за прошлое лето. А нынче вы моего внука опять мне привезли каким-то заморышем.
— Да, мистер Футвой очень хорошо влиял на физическое развитие Левы, но духовное… — начала было Лидия Николаевна.
Но на этот раз уже муж перебил ее.
— Теперь мы взяли ему русского молодого человека, и я не думаю, чтобы поступили опрометчиво, — заговорил он. — Конечно, русский лучше откроет ему и сущность русской жизни, и сердце русского народа. А его теперешний наставник, Хоботов, сам вышел из этого народа, и беседы его, конечно, для Левушки будут полезнее, чем чтение романов Конан-Дойля.
— Может быть, может быть! — как бы сдавался генерал и, допив вторую чашку кофе, он встал и, сказав: «Ну, теперь я пройдусь!» — стал спускаться с веранды в сад бодрой походкой хорошо сохранившегося старика.
— Де-е-д! — крикнул ему звонкий детский голосок из глубины густой аллеи.
Глаза старого генерала заиграли ласковой улыбкой.
— Лева-а! — откликнулся он в тон бежавшему к нему навстречу худенькому мальчику лет двенадцати, и сейчас же запел:
«Uncle Bill, how do you do?»
— I am very well and how are you?[17] — пропел ему в ответ Лева и, подбежав к деду, схватил его за руку.
Песенку эту и старика, и внука его выучил петь еще в прошлом году англичанин Футвой, и оба они, сколько бы раз на дню ни встречались, приветствовали неизменно друг друга этими словами.
— Ну, что, играешь? — спросил генерал.
— Играю, — весело отозвался мальчик.
— В «Следопыта»?
— Нет, — как-то загадочно улыбнулся Лева и, в такт шагу раскачивая руку деду, пошел с ним рядом.
— Ну, а во что же? — спросил тот.
— Это только тебе на ухо, — шепнул мальчик и поднялся на цыпочки.
— Да не надо! Я и так знаю.
— А ну?
— В Шерлока Холмса.
Мальчик расхохотался.
— Ты замечательный угадчик, дед! Из тебя бы вышел прекрасный…
— Detective? — договорил за него генерал.
— Yes, — подтвердил Лева.
Они в это время проходили мимо скамейки, на которой с книгой в руках сидел молодой человек, одетый в простенькую летнюю парочку, Он мельком взглянул на них и опять углубился в чтение.
— Каков? — спросил генерал внука, когда они отошли настолько от молодого человека, что он не мог бы их расслышать.
— Он хороший, — серьезно заговорил двенадцатилетний Левушка. — Знаешь, дед, он очень честный и серьезный.
— А тебе с ним не скучно?
— Нет, — ответил, подумав немного, мальчик.
— Ну, а с Футвоем веселее было?
— Ну! Футвой! Футвой был молодец! Он был такой же маленький, как я.
— Как, такой же маленький? — остановил его дед. — Он был ростом выше меня!
— Ростом-то он был длинный! Но, понимаешь, он был шалун! И когда он играл со мной, то, понимаешь, играл совершенно так же серьезно, как и я.
— А этот не играет?
— О, нет! Павел Федорович умный! Да ведь и мне уже пора переставать играть, потому что…
Но мальчик вдруг оборвался и, шепотом сказав: «Стой!» — присел на корточки.
— Ты что это? — спросил его дед, тоже нагибаясь над чем-то, что рассматривал Левушка.
— Ты видишь это? — спросил мальчик.
— Вижу.
— Что это такое?
— Это? Это, кажется, кусок навоза.
— Верно, — подтвердил Левушка и, глядя снизу на деда, спросил: — Ну, и что же из этого следует?
— Не знаю, — пресерьезно ответил тот.
— А видишь ли, из этого следует, что по саду проходил кто-то со скотного двора и занес сюда на каблуке кусок навоза.
— Почему ж на каблуке, а не на чем-нибудь другом?
— Потому что на этом кусочке навоза есть отпечаток каблука, — объяснял Левушка.
— Верно, — подтвердил дед и потом, как бы сообразив что-то, спросил: — А почему ты думаешь, что со скотного двора? А может быть, это кто-нибудь из деревни был?
— Нет, это был со скотного двора, — настаивал Левушка, — потому что деревня отсюда далеко, и навоз должен бы был совершенно просохнуть, а он совсем свежий! А скотный двор в двух шагах отсюда.
— Ну, и что же из этого следует? — в свою очередь спросил генерал.
— А из этого следует, что его нужно искать в числе лиц, бывших приблизительно в это время на скотном дворе.
— Кого «его»? — спросил генерал.
— Ах, Боже мой! Ну, конечно, того, кто совершил преступление, — нетерпеливо уже ответил Левушка.
— А разве кто-нибудь уже совершил преступление?
— Ну, конечно, нет! Но я тебе говорю так, на всякий случай! Как нужно искать, — заключил Лева и, поднявшись на ноги, зашагал опять рядом с дедом, размахивая в такт его рукой.
А старик думал:
«Пытливый ум и большая наблюдательность! Теперь вот он их развивает на вздоре, на пустяках, а впоследствии — кто знает — как это ему пригодится!»
— Послушай, дед! — заговорил мальчик после небольшого молчания. — Скажи, разве это предосудительно быть Шерлоком Холмсом?
— Что за вздор! Конечно, нет! — уверенно ответил генерал. — Не будь Шерлоков Холмсов, сколько бы преступлений осталось нераскрытых. И эти люди — они стражи общественного порядка.
— А ведь это необходимо, чтобы все преступления были открыты? — продолжал допытываться Левушка.
— Конечно, это очень желательно.
— Ну, а почему же и папа, и мама, и вот Павел Федорович — все так нехорошо говорят о сыщиках?
«Потому что они ничего не понимают», — хотел сказать старик, но не сказал, а оставил этот вопрос Левы без ответа.
— Ну, вот, например, кто-нибудь кого-нибудь убил, и я найду преступника, открою его. Ведь это хорошо?
— Хорошо, — подтвердил генерал.
— Ведь он должен же понести свое наказание?
— Должен.
— Ну, вот! А папа, мама, и Павел Федорович — все говорят, что это не мое дело. Почему не мое? Чье же это дело? Ведь вон Шерлок Холмс открыл «Собаку Баскервилей» и поймал преступника. И что же, нужно за это его презирать? Ты знаешь, дед, это я тебе говорю из английского романа. Может быть, этого совсем не было, но если б это было, вот совершенно так же, как это написано? Разве detective Шерлок Холмс поступил нехорошо?
17
…
— Прекрасно, а вы как? (