Докурив сигару, Холмс встал, прошелся несколько раз по комнате, затем снова сел. Лицо его сделалось серьезнее обыкновенного, на лоб легла морщина.
— Прежде сказанное было первою частью нашей беседы, теперь очередь за второй, — отнесся он ко мне. — Так как, участвуя со мною в вчерашнем похождении, вы уже отчасти проникли в тайну, окружающую меня, то я считаю нужным открыть ее всю, прося при этом, чтобы наша с вами встреча была обнародована только в России, и то через год. Год тому назад я встретил впервые в своей жизни женщину в полном смысле этого слова, кроткое, нежное, благородное существо. Мы полюбили друг друга. Оставалось подать другу руки для прохождения остатка жизненного пути, но тут на сцену явился ее отец, герцог Н. Как аристократ до мозга костей, он взглянул на мою деятельность сквозь собственную призму, как горячо любящий отец, заговорил о постоянной опасности, которой должна подвергаться его дочь и вместе с тем я, ее близкий человек; и вот из-за дорогого мне существа, щадя к тому же старика в его преклонных годах, я согласился прекратить свою деятельность вплоть до смерти герцога. Но вы понимаете, что значит отречься от того, что въелось в плоть и кровь вашу, что пропитало насквозь каждый фибр вашей души? Я слишком фанатик, чтобы окончательно перестать исповедовать свой догмат. И я продолжаю работать на дорогом для меня поприще, но изредка и украдкой, всеми силами избегая огласки. Поэтому-то Лэстрад и другие мои соратники приезжают за мною только ночью, клиентов же я абсолютно не принимаю. Что же касается до моей жены, то этот чудный человек понимает меня и хранит тайну; в данный момент она гостит у своих знакомых, в нескольких милях отсюда. Я вижу в вас порядочного человека и потому надеюсь, что наш разговор останется между нами не менее чем на год и будет обнародован только в России, — закончил Холмс, обращаясь ко мне.
Я пожал протянутую мне благородную руку и дал слово.
Через час я покинул гостеприимный кров великого гуманиста, настоящая оценка которого не замедлит появиться на скрижалях будущей истории.
[Г. С.]
НОЖ ТАНЦОВЩИЦЫ
Последние приключения Шерлока Холмса
Накануне я долго занимался, перебирая старые бумаги, потому и проспал утром свой обычный час вставанья.
Громкий стук в дверь разбудил меня.
— Вставайте, мистер Ватсон, — услышал я знакомый голос хозяйки, миссис Пэгги Уорнер, — к вам пришел мальчик от мистера Холмса с запиской.
— Пошлите его сюда.
Записка моего друга была чересчур лаконична:
«Я приехал. Вы мне нужны. Приходите сейчас».
Меня изумило появление Холмса в Лондоне. Не более трех дней, как он уехал на остров Уайт, усталый после большого дела, которым он занимался долгое время. Он намерен был целый месяц отдохнуть на острове и неожиданно вернулся обратно через три дня.
«Несомненно, что-нибудь важное заставило его так поспешно возвратиться в Лондон», — решил я и, быстро одевшись, отправился к моему другу.
Я нашел его, курящего трубку, в обычной позе у камина.
— Я был уверен, что вы придете. Вы мне нужны.
Мое любопытство по поводу его неожиданного возвращения усилилось, я не мог удержаться от вопроса:
— Скажите, Холмс, какая причина побудила вас прервать ваш отдых и вернуться сюда?
Чуть заметная усмешка пробежала по губам моего друга; он ничего мне не ответил, молча вытащил из кармана вчерашний номер «Таймс» и указал на небольшую репортерскую заметку, подчеркнутую синим карандашом.
Она была озаглавлена так:
«САМОУБИЙСТВО В СТОКГОЛЬМЕ БАРОНЕТА КОКСВИЛЛА»
«Из Стокгольма нам телеграфируют: баронет Эльджернон Коксвилл, член палаты лордов, один из самых богатых земельных собственников Соммерсета, неожиданно для всех покончил жизнь самоубийством. Он уже делал несколько попыток самоубийства, но, благодаря чистой случайности, их удавалось предупредить. Последний раз он взобрался на народном гулянье Скансен на башню Бредаблик, хотел броситься вниз с верхней площадки, но вовремя был удержан сторожем. Еще раньше он выстрелил себе в грудь из револьвера, но тот дал осечку. Не так счастливо отделался баронет в третий раз. Хотя за ним следили, сэр Эльджернон улучил время и, обманув бдительность тех, кто за ним наблюдал, исчез из отеля. Кто-то видел, как он на небольшой лодке, взятой, как оказалось, на пристани у Норрборо, быстро греб по направлению к выходу из залива в открытое море. Пустую перевернутую лодку нашли на другой день прибитой к стенам Ваксхольма. Настойчивое желание баронета переселиться в лучший мир наконец исполнилось. Титулы баронета и все его огромные поместья, которые он унаследовал не более года назад по смерти своего отца, лорда Реджинальда, переходят к его младшему брату Арчибальду. В настоящее время молодой баронет оканчивает Кембриджский университет».
Прочитав заметку, я возвратил газету моему другу.
— Очень грустная история, Холмс, тем более, что мы оба отлично знали баронета. Да успокоится его мятежная душа!
Из волн табачного дыма показалось сосредоточенное лицо Холмса.
— Вы уверены, Ватсон, что баронет Эльджернон переселился в лучший мир? — пытливо спросил он.
— Мне кажется, Холмс, никаких сомнений быть не может, баронет желал умереть — это видно из его неоднократных попыток покончить с собой.
— Я начинаю думать, Ватсон, что, несмотря на нашу многолетнюю с вами дружбу и ту массу разнообразных дел, которые мы вместе вели, вы мало что усвоили из моей системы и по-прежнему больше разбираетесь в том, как пичкать людей различными «целебными» отравами, чем…
Холмс неожиданно умолк и, выпустив большой клуб дыма, ушел в себя.
Зная характер моего друга, я понял, что он случайно напал на какую-то мысль и не хотел дальнейшим разговором прервать ее течение.
В комнате наступило молчание; от духоты и табачного дыма у меня заболела голова и запершило в горле.
Осторожно, не желая тревожить Холмса, я подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался уличный шум.
— Ватсон, — услышал я громкое восклицание моего друга, — идемте же!
— Куда? — изумленно спросил я.
— Гросвенор-сквер, двадцать шесть, к баронету Арчибальду Коксвиллу.
Мы отдали наши карточки слуге, он понес их.
— Сэр Арчибальд просит вас, джентльмены, пройти к нему, — сообщил он, возвратившись, — он у себя в кабинете.
Мы прошли анфиладу прекрасно убранных комнат. Старый лорд Реджинальд, отец обоих братьев, был страстный любитель редкостей, и потому комнаты были заставлены всевозможными вещами, представляя собой скорее лавку антиквара или музей, чем жилые апартаменты знатного человека.
На пороге кабинета мы остановились перед опущенной тяжелой портьерой, но, услышав звонкий юношеский голос нового баронета: «Войдите!» — приподняли ее. Я вошел первым.
Из-за старинного стола красного дерева поднялась высокая тонкая фигура сэра Арчибальда, он пошел к нам навстречу.
— Вот приятная неожиданность, — приветливо проговорил он, крепко пожимая нам руки. — Мистер Холмс, я думая, что вы хорошо проводите время на Уайте, а вы, мистер Ватсон, кажется, предполагали уехать в Швейцарию, подышать горным воздухом! Во всяком случае, дорогие друзья, я чрезвычайно рад вас видеть, в особенности когда меня постигло такое горе, смерть Эльджернона!
На глазах молодого человека заблестели непритворные слезы.
— Я знаю ту тесную дружбу, которая связывала вас с братом, — проговорил Холмс, опускаясь в большое кожаное кресло около стола.
— Да, мистер Холмс, я очень любил брата, весть о его смерти поразила меня, как громом. Но разве можно было думать, что такой жизнерадостный человек, каким был Эльджи, мог решиться на самоубийство! — воскликнул баронет.
— Я был поражен не меньше вас, милорд, — согласился я с хозяином. — Трудно предположить, чтобы человек, имеющий возможность пользоваться всеми благами жизни, не встречающий ни в чем себе преграды, так скоро утомился жить. Если не ошибаюсь, вашему покойному брату было не более тридцати лет.