ТАСЯ. (Радостно.) Ну вот, призналась, слава тебе, Господи, что там у тебя в мешке — валенки, валенки, валенки!
ВЕРА. Половики, половики, половики, чтоб мне провалиться — половики! А ходишь, ходишь ты в чем — Господи! Боже ж ты мой, интеллигенция, а? Ты посмотри на себя, посмотри! «Пятница из-под субботы» выглядывает, воротник себе сделала на платье, как у клоуна! Все засаленное, черное, аж блестит, будто сроду-роду не стиранное! Тьфу, аж противно мне! Да как с тобой мужик ложится в постель, а? Да еще с армянами, с грузинами тягается, да как им-то не погано, а?
ТАСЯ. А ты иди у них спроси, раз ты такая грамотная, иди, раз ты все знаешь! Иди, спроси, спроси! Замолчи!!!! Заткнись!!!!!
ВЕРА. А в хате что у этой хозяйки, что творится, а? Федорино горе! Бардак такой, что хоть «Алла» кричи! Жандарм на коне ногу сломает! Сама маленькая, а как волкодав какой злая! Да какой ты волкодав, ты — моська, самая натуральная моська! Маленькая собачка до старости щенок! Так и ты, прости Господи! Так и ты! Связалась я еще с тобой, бессовестной! Самая ты натуральная бессовестная!
Пауза.
Что, снова скажешь: валенки?
ТАСЯ. Половики!
ВЕРА. Ну вот, слава Богу, половики. Мои личные. Сама соткала и сестре повезу. Вот и все на этом. Кончен разговор. Сама сказала — половики.
ТАСЯ. Тьфу, валенки! Валенки, валенки, валенки! Разорвало бы тебя, совсем ты меня уже запутала!
ВЕРА. Ты меня словами не позорь! Разорвало… Тебя раньше разорвет… Ишь, что говорит, а?
Пауза.
ТАСЯ. Иди отсюда. Иди отсюда. Иди, говорю. А то пенделя получишь сейчас под задницу.
ВЕРА. Сама иди. Сама пенделя получишь. Твоя улица? Ну, скажи, твоя?
ТАСЯ. Моя!
ВЕРА. Давно ли?
ТАСЯ. Давно.
ВЕРА. Во-от. Кулацкий недобиток ты, больше никто. Вот она, кровь-то в тебе заговорила! Всю жизнь ваша породушка за чужой счет жила! Батраков твои родители содержали! Что, думаешь, не знаю? Знаю! Кулацкий недобиток ты! Враг народа ты!
ТАСЯ. Господи, Господи, что говорит?! Что она говорит, что, что?! Ну, всякую-превсякую мурню собирает! Ну, всякую! Господи, ну что она говорит, а? Ну, погоди, погоди, я вот напишу на тебя анонимку, напишу, напишу, поплачешь ты у меня! Поплачешь! Погоди, вот напишу! Поплачешь, поплачешь еще! Погоди вот!
ВЕРА. Грамотная стала! Писать научилась, да? Пиши, пиши! Бумага стерпит! Но я тебе тоже отплачу, тоже! Ой, как я тебе отплачу за сегодня! Ой, как отплачу! За все вот за это вот, что ты меня сегодня так опозорила перед людьми, всяко по-всякому выставила — ой, отплачу я тебе, враг народа! Ой, отплачу! Все. Все. Не знала я тебя и знать не хочу. Прощай. Иди. Иди, иди. Иди. Иди, куда шла. Иди, иди и не просто иди, а — иди! Иди!
Заплакала.
Господи, как в прошлом году у нее утята подыхали один за другим и все бы подохли, если бы я не сказала, что делать! Я ей достала лекарства, пенициллину, сказала, чтоб им поила!! Так ведь у нее утята все в рост пошли, все, как один, выжили, всю зиму потом утятину ели! Вот тогда Вера была хорошая, вот тогда Вера была нужна, а сейчас — какие только слова от нее не слышу! И так, и распротак, и так Веру, и всяко по-разному Веру! Господи, да меня никто никогда в жизни такими словами не называл, как она, а она взяла меня и выставила вот как, а?! И шушваль я, и кто только не я… Говорила мне мама, ой, говорила мне мама, не делай, доченька, людям добра, не делай, доченька, добра, все злом к тебе вернется, все злом! И вот, пожалуйста, так оно и есть! Да чтоб я когда в жизни, хоть кому-нибудь сделала бы доброе бы дело еще — да никогда, никогда в жизни! Вот клянусь, клянусь, клянусь землей!
Ест землю, плюется.
Тьфу, тьфу, зараза, какой дурак курей на улицу выпускает! Тьфу, тьфу, тьфу!..
ТАСЯ. Горстями, горстями давай, чего ты так по малу ешь? Утятина, утятина… А я что — не делала тебе добра, да? Так, скажешь? Каждый день иду из магазина, булку хлеба ей несу! Сама в магазин не ходишь, не ходишь ведь! Нет, лень-матушка заела! А я с утра пораньше иду, очередь занимаю, на меня орут там, что много хлеба беру, а я к ней несу! К ней! К ней! И вот — спасибо! — получила я за свой хлеб! За все добро — на тебе, Тася, получи! Правильно! Так тебе, Тася, и надо! Не будешь делать людям добра, так и надо! Правильно!
ВЕРА. Свой хлеб, свой хлеб! Оторвалились у тебя руки, оторвалились, да? Что булку хлеба занесла — оторвалились?! Ага? Свой хлеб, ишь! Да если бы ты его пекла, опару ставила, а то зашла в магазин, купила булку — вот работа! Теперь выговаривает!
МОЛЧАНИЕ.
(Тихо.) Не себе берешь и не мне, а сыну, сыну с невесткой! Могла бы и подарить просто так! А ведь я тебе за каждую булку деньги отдаю!
ТАСЯ. А у меня дома нет такого станка, чтобы он сам деньги печатал, понятно?
Заплакала.
Сыну с невесткой! Ишь, вспомнила! Да вы со своей дочкой — два сапога пара! Ага! Именно! Что ты, что она — только и можете, что кричать во всю глотку, вопить всякую-превсякую чупуху, всячину всякую про меня собирать! Что она придумала, твоя дочка, а? Не знаешь, что? Все знаешь про дочку про свою любимую или нет? Знаешь?
ВЕРА. (Сидит на мешке, плачет.) Не тронь, не тронь мою дочку! Не тронь! Не касайся! Вот какая ни на есть, вот такая она моя и дочка! Вся в меня моя дочка! Да! Правильно ты говоришь — в меня! Моя дочка! Все мы такие! А не нравится — до свидания! Да, такие! Какие сами, такие и сани! И хватит! И нечего мою дочку трогать тут! Ой, Господи, Боженька, да что же это такое тут, что такое, кто мне скажет?!
ТАСЯ. (Плачет.) Правильно, выгораживай ее, свою дочку, выгораживай, выгораживай! Хорошая она у тебя дочка, хорошая! Молись на нее, радуйся на нее! Придти мне в дом не дает! Мне! Мне! Матери на дает порог переступить! Матери сына! А только-только два месяца, как свадьба прошла! А что дальше будет? Я на сына и посмотреть не смогу? Не имею права? Так, по-вашему, да? Правильно! Ну, что делать: ночная кукушка дневную перекукует! Все равно! Я не имею права посмотреть на сына? Да? Не имею? Или я имею такое право?
ВЕРА. Кто, кто, кто тебя выгонял, кто? Чего ты опять молоть начинаешь? Что ты, Тася, обманываешь? А? Как тебе не стыдно? Кто тебя выгонял, когда, ну?
ТАСЯ. (Рыдает.) А то не выгоняет, по-твоему, да? Не выгоняет, по-твоему, да? Да? По-твоему, не так выгоняют, да? Не выгоняет она меня, да, да?
ВЕРА. Кто тебя выгонял, кто? Кто, если ты уже три дня дуешься, дом наш стороной обходишь, морду воротишь, кто? Ну, что такое случилось, можешь ты мне по-человечески сказать, ну?
ТАСЯ. (Захлебывается от рыданий.) Она-а мне-е говори-ит: «У меня аллергия на люде-ей… Аллергия-а-а… Как в гости к нам кто приходит, так я сразу кашлять начинаю-у-у»… У-у-у-у… Это, по-твоему, так в гости зазывают, да? Аллергия у нее… ишь ты, аллергия… Тебе бы так сказали, так ты бы в какую сторону морду-то воротила бы, а? Ну, скажи?!
ВЕРА. Тася, ну что ты сразу выдумываешь, ну? Если она так сказала тебе, так тебе-то что? Что ты внимание на все обращаешь и так близко к сердцу принимаешь всякие слова разные, скажи? Может, оно и вправду аллергия, всякое бывает ведь! Надо ведь понять, Тася! Ты вот газетки почитай, там написано, что у матери у одной в Гондурасе — на сына аллергия, тоже. Не выносит она его на дух, не выносит, понимаешь? Тоже — на выносит. Всякое в жизни бывает.
ТАСЯ. Ой, ой, ой. Грамотные какие-и-и… Газетки они про Гондурасы почитывают. Ишь ты… Аллергетики. Да птфу в глаза той твоей матери, ясно? Придумали — на сына аллергия! Может, и мне предложишь с сыном не видаться, ага? Скажешь так, да? У меня кроме сына никого нету! А вы вечно болеете, вечно: не понос, так золотуха! Да еще одна болезнь у твоей дочки: как поест, так спать ее клонит!