Счас она придет в себя и кое-кому такие чувства покажет! Ага. Розгами.
Зачесалась пятая точка. Предчувствие?..
За спиной барона на все это безобразие пялилась Аннита с многообещающим выражением лица, уперев руки в бока. Мне аж поплохело.
— Т-т-т… — попыталась ответить я, но с перепугу забыла слова.
— Что «т-т-т»? — строго спросил барон.
— Труба. — Меня в конце концов прорвало. — Сажа…
— Ясно! — припечатал хозяин. — Так, без паники…
Это он мне? Или всему остальному человечеству?
— Вы, — обратился он к лакеям. — Отнесите госпожу в ее покои и дайте ей нюхательную соль.
Два дюжих дяденьки осторожно подняли баронессу и под восторженные крики близнецов потащили на вытянутых руках в глубь дома. То ли испачкаться боялись, то ли скомпрометироваться не хотели…
— Вы двое, — обратился к детям вдогонку папа. — Марш отсюда, чтоб я вас три часа не видел.
Да? Это он надеется или предполагает?..
— Госпожа Аннита — распорядитесь убрать золу! — командовал аристократ, не обращая внимания на ползающих, танцующих и поющих придурочных магов. Наверное, уже не первый раз видел коллективное сумасшествие. — Мебель на перетяжку, ковер выбросить!
Тут очередь дошла и до меня.
— А ты… ступай к прачкам, пусть они тебя как следует отмоют! — приказал он мне.
Я кивнула и потащилась отсюда, влача свое стопудовое тело.
— И позвать ко мне трубочиста! — Последний услышанный мной рык.
Вот. Сразу видно, кто в доме хозяин. Может, на трубочисте отыграется и про меня забудет? Хотя… память у него, как у слона! Помнит все. До последней монетки.
Народ зашевелился, и, пока шла по черной лестнице вниз, в прачечную, мне навстречу уже бежали слуги с ведрами горячей воды, вениками, совками и пуховками. По пути встретила лакеев с длиннющей лестницей — шторы снимать и потолок мыть, наверное.
В прачечной кипели котлы, пар плавал под потолком и, конденсируясь на балках перекрытий, опадал тяжелыми каплями на пол. Пахло плесенью, горячей удушливой сыростью, хозяйственным мылом и немного — грязным бельем.
Три женщины в длинных рубашках без рукавов, поверх которых были повязаны мокрые на животах передники, летали от чана к чану, что-то помешивая, наливая, отжимая и при этом успевая перекидываться задорными шутками.
Старшая прачка Гвинера, круглая как колобок, с мощными плечами и крепкими ногами, завидев меня, уронила обратно в чан только что отжатую простыню и открыла рот от удивления:
— Чур меня!
— Бог в помощь, девушки! — поздоровалась я. — Это я, Золушка. Тьфу, Саша!
Мое появление произвело фурор. Прачки засмеялись, тыкая в меня пальцами, но быстро сообразили, что от них требуется.
Через пять минут я сидела в чане с горячей водой, в котором замачивают белье, и весь коллектив прачечной оттирал меня от сажи. Я почувствовала себя конем Грэга и от души посочувствовала бедняжке. Зато когда меня поставили во весь рост, чтобы облить прохладной водой, и смыли остатки мыла, — раздались возгласы удивления.
— Саша, ты ли это? — спросила Гвинера.
— Дайте подумать, — надула я губу. — Точно! С утра была я. А что?
— Да я и представить не могла, что ты такая красотка! — рассматривала меня старшая прачка ошалевшими глазами.
— Че-его? — вытаращилась на нее я, подозревая эпидемию сумасшествия.
— Да ты в зеркале себя видела? — поинтересовалась тетка.
Я пожала плечами, не понимая, что она хочет этим сказать.
— Пару дней назад. Впечатлений хватит еще на неделю вперед.
— Вылезай и ступай за мной, — хмыкнула женщина под смешки остальных прачек.
Я выбралась из чана, завернулась в протянутую Гвинерой чистую простыню и, оставляя мокрые следы на полу, пошлепала по плитам за ней. Она вывела меня из прачечной в комнатку, где стояли столы для глажки.
Чугунные утюги дымили на подставках, стопки выглаженного белья радовали глаз. В углу стояло зеркало — старое, с отслоившейся по краям амальгамой.
— Хозяин выбросить хотел, а я у госпожи Анниты выпросила. Смотри! — И прачка сорвала с меня простынку.
Скелетоподобная уродина исчезла, уступив место красотке с третьим размером груди, тонкой талией, вполне таким округлым задом и стройными ногами. Волосы после мытья стали густыми и длинными, а кожа просто светилась, гладкая и нежная, как у ребенка.
Я уже успела немножко подзабыть, какой была до того, как попала сюда, и теперь сама обалдела от собственной внешности. Да, похоже, в зеркале точно прежняя я. Но только гораздо, гораздо лучше.