Орасио тяготился присутствием старика; он взвалил на спину мешок, собираясь идти дальше. Идалина нагнулась, чтобы взять сундучок. Тогда Мануэл вмешался:
— Не надо, доченька, я донесу!
Идалина взглянула на него и отказалась:
— Нет, большое спасибо. Он тяжелый — там посуда…
— Ничего! Я справлюсь, вот увидишь! Давай его сюда. Нехорошо девушке в новом платье нести сундук…
Орасио подумал: «Я-то знаю, чего он хочет; рассчитывает получить на чай». Но в первый день после свадьбы ему хотелось быть предупредительным к жене, и он сказал:
— Ладно! Если хочет, пусть несет. — И сам помог Мануэлу пристроить поклажу на плече.
Втроем они стали подниматься по уличке. Старик едва не падал под тяжестью ноши.
Домик, который снял Орасио, находился почти напротив того, где он устроился, покинув Алдейя-до-Карвальо.
— Здесь…
Мануэл поставил сундучок на землю. Пока Орасио отпирал дверь, Идалина окинула взглядом ветхую лачугу с грязными, облупленными, потрескавшимися стенами и осмотрелась по сторонам. Узкая уличка была такая мрачная, старая, такая убогая и унылая… Хилые, оборванные ребятишки с перепачканными личиками вместе с собаками и кошками играли на грязной мостовой. Сидевшие у порогов истощенные женщины выбирали соринки из кусков материи. Древние старухи тускнеющими глазами впивали последние отблески заката; некоторые с любопытством наблюдали за молодой четой.
Мануэл да Боуса помог Орасио внести в дом вещи и стал прощаться:
— Желаю тебе счастья, мой мальчик!
Орасио дал ему монету. Затем вынул спички и зажег лампу — в лачуге уже царил сумрак…
Закрыв дверь, Орасио кинулся обнимать и целовать жену. Когда он отпустил ее, она оглядела комнату. Старые, почерневшие стены; в глубине железная кровать и тумбочка; посредине столик и два стула; слева — деревянный сундук, справа — закопченный очаг, который, по-видимому, служил также и столом. И дом и мебель — все было старое; только полка для посуды оказалась новой. Орасио расставил на ней тарелки, положил вилки, ножи, ложки… Наверху красовались кастрюля, судки и широкая миска — это была вся их кухонная утварь.
Идалина еще раз не спеша обвела глазами комнату. Орасио очень хотелось услышать ее одобрение: он обошел весь город в поисках самой дешевой подержанной мебели.
— Ну как? — спросил он.
— Хорошо… — ответила Идалина. И с нежностью добавила: — Ты, верно, жалеешь, что у нас нет своего домика, о котором ты говорил, правда?
— Конечно, я предпочел бы сразу же после свадьбы оказаться в собственном новом доме, где мы зажили бы на славу и со временем растили наших детей…
— Да… но не думай об этом… Главное — жить дружно и счастливо…
Однако Идалина тоже свыклась с мечтой о домике, и теперь ей неожиданно стало грустно. «Здесь еще хуже, чем у нас в Мантейгасе», — подумала она.
— Разумеется, это временно, — продолжал Орасио. — Пока не будут готовы дома, которые строит муниципалитет… Потом мы переедем туда. Я не собираюсь прожить всю жизнь в этой конуре, не хочу, не желаю!
Орасио подошел к тумбочке, которую приобрел только потому, что без нее хозяин не продавал кровать.
— Тебе нравится? — не без тщеславия спросил он: ни в Мантейгасе, ни в Алдейя-до-Карвальо, ни даже здесь, в Ковильяне, бедняки не знали этой мебели и ставили ночной горшок под кровать.
— Да…
Она снова огляделась, как бы стараясь определить, чего же не хватает. В этой единственной комнате их дома была только наружная дверь и маленькое окошко, которое выходило на улицу. Идалина внимательно осматривала стены, будто надеялась увидеть еще одну, внутреннюю, дверь.
Орасио догадался, что она ищет: не раз в разговорах о домике он упоминал о теплой уборной. Ему не хотелось говорить о таких вещах в первый день их совместной жизни, но он понял, что этого не избежать.
— Да… Уборной здесь нет… В домах рабочих всюду так… Придется все выливать в раковину… она за дверью, под лестницей. Ты сразу увидишь. На ней деревянная крышка.
Идалина стыдливо опустила глаза. Он стал объяснять, словно оправдываясь:
— Я очень хотел снять что-нибудь поприличнее, но это нам не по средствам. И то наш дом лучше многих других. Есть улицы, где одной раковиной пользуется целый квартал: домовладельцы не хотят тратиться. В одном месте сдавался дом побольше и за ту же цену, но я, как видишь, предпочел этот. Здесь по крайней мере у нас своя раковина…
— Что ж, начну раскладывать вещи… — печально сказала Идалина.
Орасио посмотрел на нее с тревогой:
— Похоже, тебе все тут не понравилось… Так это?
— Нет… Почему тебе пришло в голову? — возразила Идалина, но голос ее звучал по-прежнему грустно…
Идалина наклонилась, чтобы открыть сундучок. Орасио обнял ее за талию и поцеловал.
— Давай сначала поедим, а когда вернемся, разложишь вещи.
— Разве мы будем есть не дома?
— Это только сегодня, мы ведь ничего не купили. Пойдем. Заодно я покажу тебе, где строят дома для рабочих. Увидишь, какое красивое место!
Проходя по улице, Идалина через раскрытые двери видела у порогов круглые деревянные крышки, о которых говорил муж. Она подумала, что ей было бы стыдно ходить к общей раковине с ночным горшком… Они свернули на другую уличку, которая ничем не отличалась от улицы Азедо: всюду оборванные дети, неопрятные женщины, растрепанные старухи, бродячие собаки и кошки.
— Мне казалось, что в Ковильяне иначе… — прошептала Идалина, схватив Орасио за руку.
— В Ковильяне не только это, дурочка! Здесь живут бедняки, не там, наверху, есть дома, каких в Мантейгасе и во сне не видели. Я тебе как-нибудь покажу; они не хуже, чем те, что в Лиссабоне и Эсториле…
Они вошли в сквер на площади. Высокие липы были в цвету. В воздухе еще реяла солнечная пыль. Публика наслаждалась ароматом и предвечерней прохладой.
Орасио и Идалина облокотились на парапет; перед ними открывался вид на Карпинтейру.
— Смотри, это вон там! — И Орасио указал на пологий склон противоположного берега реки. — Вот где мы будем жить… Видишь? Красиво, правда?
Идалина разглядела вдали дома еще без кровли.
— Очень красиво, — подтвердила она. — Но когда они будут готовы?
— Не знаю, должно быть, через несколько месяцев… — Орасио показал в другую сторону, налево. — А вон там фабрика, где я работаю… Видишь?
— Та, что стоит отдельно?
— Нет. Это фабрика Алсада. Моя — с флагом.
— А… теперь вижу.
— Скоро и ты туда пойдешь… Я уже просил Фелисио. Будешь либо штопольщицей, либо браковщицей в зависимости от того, кто больше нужен… Фелисио обещал тебя устроить… — Орасио улыбнулся. — Выйдет что-нибудь из этого или нет — не знаю… На всякий случай я попросил Маррету поговорить с мастерами на других фабриках… Ты начнешь работать, и нам будет легче… Когда я стану ткачом, заживем совсем хорошо…
Идалина слышала об этих планах не раз. Она ласково улыбнулась мужу, и взгляд ее снова обратился к фабрикам.
— А все-таки мне больше нравится Мантейгас… — заметила она как бы про себя.
— Это потому, что ты еще не привыкла. Тут тоже неплохо… Смотри, вон замок Белмонте, где мы сегодня были. А теперь повернись. — Он указал на центр города. — Видишь те красивые здания? Это о них я тебе говорил… Я никогда, конечно, не входил ни в один из этих домов, но говорят, что там полным-полно всякого добра, накупленного в Коимбре и Лиссабоне, — здесь такие вещи не продаются. Особняк с балконами — это дом моего хозяина. Иногда из Лиссабона к нему приезжают гости и проводят здесь день-другой, а потом отправляются на виллу, она стоит на берегу Зезере…
Орасио казалось, что богатство хозяина придает и ему больший вес в глазах Идалины.
— А что за человек твой хозяин?
— Толком не знаю… Мне его только раз и довелось видеть по-настоящему. Одни его хвалят, другие ругают. Но из всех фабрикантов он самый умный и самый ловкий…