— Погуди и попробуй пробиться… — приказал он шоферу.
Но суеверный шофер боялся пересечь путь траурной процессии.
— Скоро конец, — сказал он.
— Кого это хоронят? — равнодушно спросил фабрикант.
— Маррету, — не оборачиваясь, ответил шофер таким тоном, словно это должно было быть известно каждому.
— Маррету… Маррету…
— Он много лет работал у вас на фабрике… ткачом…
— А, вспомнил! — воскликнул Азеведо де Соуза. — Я не знал, что он умер… Бедняга! Давно уже я его не видел…
— Он больше года находился в убежище…
— Поэтому-то я его и не видел… Бедняга!
Фабрикант теперь вспомнил о своих давних спорах с Марретой, когда тот, еще в первые годы республики, был одним из руководителей забастовочной борьбы за повышение заработной платы. Сейчас, спустя двадцать пять лет, все это представлялось хозяину безобидным, и он жалел Маррету. Азеведо де Соуза показалось, что со смертью старого рабочего что-то ушло из его жизни. Он подумал, что, раз уж очутился здесь, следовало бы присоединиться к процессии.
И приказал шоферу:
— Поезжай за ними.
Шофер, который размышлял о том, как поскорее добраться до Мантейгаса, подумал, что ослышался.
— Как вы сказали? Ехать за ними?
— Да.
Автомобиль стал подниматься по склону, замыкая траурное шествие.
Кладбище находилось неподалеку от центра города, на холме; подъем к нему был настолько крутым, что процессия едва двигалась. Азеведо де Соуза посмотрел на часы — было почти шесть. Как быстро ни ехать, все равно в Мантейгас он попадет только к обеду. Затем начнется деловая беседа с компаньоном — раньше одиннадцати ее не закончить. Стало быть, в Ковильян он вернется очень поздно…
Процессия продолжала медленно подниматься. Мысли Азеведо де Соуза уже приняли другое направление, ему теперь не было дела до покойника. Но покинуть траурную процессию неловко; теперь он проследует за ней до кладбищенских ворот. Он не выйдет из машины — ему всегда было неприятно бывать на кладбище. Даже свой семейный склеп, который он распорядился воздвигнуть, он посетил только раз, когда принимал работу…
У Азеведо де Соуза пропало желание ехать в Мантейгас. Было холодно, на дороге лежал снег. Ему хотелось вернуться домой, в свой уютный особняк, почитать лиссабонские газеты — днем у него на это не хватало времени, — пообедать, потом сыграть с друзьями в карты и наконец в одиннадцать, как обычно, лечь в постель. Но что произойдет, если он не встретится сегодня со своим компаньоном? Тот всегда колеблется и к тому же недостаточно сообразителен, сам он такой важный вопрос не решит. А дело это, черт возьми, срочное. Если его не решить немедля, заказ может быть передан другому предпринимателю, и тогда прощай прибыль, и немалая — по крайней мере пятьдесят конто!
Азеведо де Соуза подумал, что провести вечер в тепле и комфорте за пятьдесят конто было бы слишком дорого.
Но, с другой стороны, он уже стар для того, чтобы холодным зимним вечером носиться по пустынным дорогам. Он богат, немало заработал на войне, детей у него нет; даже если он и потеряет этот заказ в Мантейгасе, ему не придется просить милостыню. Жизнь коротка, каждый уходит в небытие, подобно Маррете. Он, Азеведо де Соуза, тоже всю жизнь трудился и сейчас имеет право остаться дома, даже если это ему обойдется в пятьдесят конто. К тому же он сделает доброе дело: проводит в последний путь своего старого рабочего…
Автомобиль двигался за процессией. Чтобы добраться до кладбища, понадобится еще не меньше пятнадцати минут — подсчитал Азеведо де Соуза и снова взглянул на часы: было около семи.
Рабочие уже видели, что он сопровождает гроб. Если он уедет сейчас, никто не посмеет сказать, что хозяин не отдал последний долг своему бывшему ткачу. А если толком поразмыслить, он вовсе не обязан ехать на кладбище — ведь Маррета уже давно у него не работал…
И Азеведо де Соуза на первом же перекрестке приказал шоферу:
— Поверни здесь…
Шофер и на этот раз подумал, что не расслышал и переспросил:
— Повернуть? Куда?
— В Мантейгас.
Автомобиль умчался…
Процессия подошла к кладбищу. Первыми через порота прошли члены «Братства душ». Товарищи Марреты сняли гроб с катафалка и понесли его на руках. Шествие замыкали инвалиды из убежища и рабочие с фабрик Ковильяна и Алдейя-до-Карвальо. Процессия проследовала мимо роскошных мавзолеев богачей в самый конец кладбища и остановилась возле небольшой могилы, которую едва можно было разглядеть при свете фонаря могильщика и свечей членов «Братства».
Все свершилось очень быстро…
Тихо беседуя, провожающие группами возвращались в город. Педро подошел к Орасио и некоторое время молча шагал рядом. Затем, догадавшись, что Орасио думает о Маррете, сказал:
— Хороший он был человек. Правда, с причудами, но очень хороший… Всегда витал в облаках… часто даже смешно было слышать, что он проповедовал с самым серьезным видом… Но мне он нравился…
— Замолчи! — резко прервал Орасио.
— Замолчать? Почему? Вот еще!
— Замолчи, прошу тебя!
Педро остановился, удивленно глядя на товарища. Орасио быстро отошел от него.
Педро пожал плечами, как бы показывая, что ему это безразлично, и присоединился к группе рабочих, повернувших к центру города.
Орасио подождал, пока пройдет Педро — ему не хотелось видеть этого человека. Неожиданно он заметил бредущего вверх по дороге Мануэла да Боуса. Сейчас этот ни во что не верящий старик был неприятен Орасио больше, чем когда-либо. Он отвел взор и принялся смотреть на одетых в черное людей, которые шли с кладбища; все это были его товарищи, с которыми он встречался на фабрике, в сквере, на площади.
Орасио думал о том, как много новых мыслей, идей и надежд пробудили в нем беседы с ними, как он не похож теперь на того парня, который оставил пастушеский посох и пошел работать в город. Все больше тускнели в его мозгу образы Педро и Мануэла да Боуса; все ближе становились ему рабочие, шагавшие рядом: он знал, что почти все они думают так, как думал Маррета, как думает теперь он, Орасио.
Он увидел Трамагала, Рикардо и Жоана Рибейро и присоединился к ним. Рикардо сказал ему.
— В субботу вечером у нас будет собрание, здесь, в Ковильяне, у Илдефонсо. Надо продолжать… Понимаешь? Мы должны продолжать… Придешь?
— Приду, — уверенно ответил Орасио. Он чувствовал, что какая-то скрытая сила связывала, роднила его с товарищами по труду, вселяла во всех них новые надежды на новую, счастливую жизнь.
Дойдя до улицы Азедо, Орасио распрощался с друзьями. Он шагал один по этой пустынной уличке, но ему казалось, что товарищи идут рядом…
Он пришел домой. Идалина, убаюкивая ребенка, напевала монотонную колыбельную песенку. Жоанико услышал скрип двери и увидел входящего отца. Он широко открыл глаза и улыбнулся.
— Ну как? Много было народу? — грустно спросила Идалина.
— Много.
Жоанико продолжал улыбаться отцу. Орасио взял ребенка на руки, приласкал его:
— Ты что же не спишь, маленький? — И повернулся к жене: — На пасху съездим в Мантейгас — покажем Жоанико бабушкам и дедушкам…
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.