Максим Максименко
Шерстяной волчок
У бабушки Акулинки связался шерстяной волчок. И сама не заметила, а вот, смотри — волчок. Лохматый, скалозубый, с длинным хвостом, таких, поди, у настоящих волков и не бывает.
Бабка всплеснула руками и засмеялась. Уже совсем было собралась распустить его, но волчок жалобно блеснул в ее сторону черными пуговками глаз, и бабка невольно опустила спицы.
— Да мало ли варежек на свете! — вдруг сказала Акулинка, поглаживая волчка.
И опять рассмеялась.
«Да, слаба Акулинка на голову стала, — подумала она, прижимая волчка к морщинистой щеке, — совсем к старости одурела».
У колодца Акулинка встретила деда Акима.
— Все хромаешь, Акулинка? — хохотнул он. — Гляди, как бы самого Господа Бога не пережить!
— Тьфу, — с сердцем плюнула Акулинка, — глаза б мои на тебя не глядели!
Акулинка никак не могла простить Акиму, что тот отдал городским златоперого Сирина.
— Сирин-то вернулся, — весело сказал Аким, — не городская птица. Не городская. Сам банкир привез, от греха подальше. Говорит, Сирина на присендацию привезли. Сирин запел, тут все разом правду заговорили. Присендация и скончилась.
Акулинка молча смотрела на Акима.
Не могу я, — жалобно пропел Аким, — не могу, Акулинка, больше. Устал я от правды.
— Что же, — спокойно сказала Акулинка, — есть что-то и дороже правды.
— Есть! — горячо согласился Аким, — есть!
Потом помолчали.
— Ты бы ее прогнал, — сказала наконец Акулинка.
— Прогнал бы, — тоскливо согласился Аким, — так ведь не улетает. Льнет и шепчет: «Ты ведь не предашь меня, Аким. Не предашь правду-то».
Закатное солнце упало лучом на Акулинкин карман. В теплом луче глаза волчка блеснули.
— Что это у тебя в кармане, Акулинка?
— Волчок. — Акулинка достала из кармана волчка и покрасовала его перед носом Акима.
— Ишь ты, волчок. И как зовут?
— Кого?
— Волчка.
— Аким, — Акулина улыбнулась, погладив волчка по гладкой голове, — вишь, плешивый.
Так волчок получил имя.
Волчок Аким ходил за Акулинкой повсюду. За водой, за дровами, даже в лес за потайными травами. Ведь Акулинка знахарствовала. Знала и беседовала с деревьями и травами. Не удивилась, когда волчок Аким запрокинул голову и прошептал:
— Что это? Что это сверкает?
— Звезды, — спокойно ответила Акулинка, прислушиваясь к ночным цветам.
— Звезды? Это ты их связала?
— Нет. — Акулинка улыбнулась.
— А кто же? — настойчиво шептал волчок своим шерстяным голосом.
— Господь Бог, наверное.
— Искусник, — шепнул волчок. — А тот, другой?
— Какой другой?
— Ну тот, что между звезд.
— Ах, Тот! Ну ты и с Тем познакомишься.
— Как же я Его узнаю?
— Его легко узнать: как смотришь в чистую воду, но видишь не себя.
— Не понимаю!
— Эх, нитяная голова! — Акулинка ласково потрепала волчка.
Звезды шептались, хихикали, но, в общем, благосклонно смотрели на волчка, который раскинул на траве свои шерстяные лапы.
Волчок сидел на подоконнике, следя за беспечным полетом бабочки.
— Для чего? — спросил он вдруг.
Бабка Акулинка на секунду оторвалась от своего вязания.
— Что? — переспросила она.
— Для чего я? — печально спросил волчок Аким.
— Как для чего? — опять не поняла Акулинка.
— Ну, звезды, например, чтобы светить. Бабочка для красоты. Ты, бабка Акулька, чтоб вязать. А мы, неживые, мы для чего?
— Для доброты, — тихо сказала Акулинка.
— Для чего? — не расслышал волчок.
— Для доброты.
— А что такое доброта? — спросил волчок и бессильно заплакал.
Волчок смотрел за окно и видел темный лес, бескрайний, как звездное небо.
Вой, едва слышный, из леса, выворачивал его шерстяную изнанку.
— Кто это? — спросил он у Акулинки.
— Волки.
— Шерстяные, вязаные?
— Да нет же, — Акулинка улыбнулась, — живые, из чащи.
Волчок Аким хотел подвыть своим живым сородичам, но получилось у него как-то глухо. По-шерстяному.
Между ними кипела, разделяя, как глубокая река, полноводная жизнь.
Шерстяное бытие угнетало волчка, томила его бессмысленная вязаная жизнь, страдало неживое сердце.
Волчок Аким решился идти в чащу, к своим живым братьям.
— Разорвут они тебя, — шептали другие вязаные звери, — разорвут без жалости.
— Ну и пусть, — отвечал им волчок. В глубине своей шерстяной души он был даже рад этому.
Волчок шел сквозь чащу, деревья и травы шептались с ним, но он не понимал их языка — волчок Аким знал только человеческую речь.