Я принимаю сидячее положение, комната кружится.
– Не совсем.
– На счет три, – говорит он, одной рукой сдавливая мою разорванную кожу, а другой удерживая иглу. – Один, два...
На два он вдавливает иглу в мою плоть. Боль рикошетом проходит по всему моему телу, каждый нерв вспыхивает от шипящей, жгучей боли.
– Разве было уже три? – бормочу я сквозь стиснутые зубы.
Он не отвечает, просто ругается и протягивает мне иглу.
– Нить продолжает рваться, – говорит он.
Я закатываю глаза.
– Леска, – выплевываю я. – Леска подойдет.
– Я сейчас вернусь, – говорит он, выходя из комнаты и закрывая дверь. Он ушел ненадолго, минут на пять, но, когда вернулся, тяжело дышал.
– Ты решил пробежаться? – саркастически спрашиваю я.
В одной руке он держит катушку с новой рыболовной леской, а в другой – небольшой мешочек с не совсем белым порошком.
Я уставилась на мешочек, заинтригованная.
– Героин?
Он протягивает его, кивая.
– Почти чистый, – говорит он. – Тебе понадобится совсем немного.
Я беру щепотку порошка из мешочка и высыпаю его на перепонку между большим и указательным пальцами. Прижимая его к носу, закрываю одну ноздрю и с силой вдыхаю.
Почти сразу же чувствую, как блаженный покой оседает на моих плечах, даже когда проглатываю горький привкус героина, покрывающий заднюю стенку моего горла.
– Ты в порядке? – спрашивает Джейс.
Я киваю.
– Да. Действуй.
Он вонзает иглу в мою плоть, и, хотя боль все еще очевидна, теперь она стала гораздо более терпимой.
– Я не знаю, как это завязать, – говорит он.
Я снисходительно машу рукой.
– Не имеет значения.
– Будет шрам, – продолжает он.
Какой еще шрам?
– Не имеет значения.
Он смеется.
– Ничего не имеет значения, когда ты под кайфом.
– Я не под кайфом, – говорю я, глядя на странные формы, которые потолочный вентилятор создает на стенах.
– Хорошо, – говорит он, вставая, чтобы полюбоваться своей работой. Я вытягиваю шею, пытаясь хоть мельком увидеть свою боевую рану, не вставая. – Ты хорошо себя чувствуешь?
Я лениво пожимаю плечами, плывя на облаке пушистого зефира.
– Насколько это возможно, после того, как в мою ногу всадили нож. – В мою одурманенную голову приходит мысль, и я хмурюсь. – И вообще, откуда ты знаешь, как зашивать раны?
Его лицо появляется прямо над моим, на его слегка растянутом рте виден намек на улыбку.
– Я расскажу тебе как-нибудь в другой раз, – говорит он. – Ну, давай же. Мы уходим отсюда. Я отвезу тебя к себе.
Я сажусь и оглядываю невзрачную комнату.
– Разве это не твоя комната?
– Саманта, – говорит он, ухмылка играет на его губах. – Ты правда думаешь, что я живу в доме мотоклуба?
Мы мчимся вниз по улице, когда я понимаю, что уже ездила по этому маршруту.
– Куда мы едем? – спросила я.
Было жарко и душно. Мы с Джейсом сидели на заднем сидении, Мариана с папой спереди.
– Увидишь, – встревоженно сказала Мариана с ее колумбийским акцентом.
Я посмотрела на Джейса, который переводил взгляд с Марианы на моего отца, прежде чем обеспокоенно посмотреть на меня. Я положила руку на горячее кожаное сидение между нами и подняла ладонь, покачивая пальцами. Джейс улыбнулся, отчего в уголках его темных глаз появились складочки, взял меня за руку и сжал ее.
Мой отец остановился возле дома Марианы, но припарковался за зданием, подальше от посторонних глаз. Когда он это сделал, мой желудок перевернулся. Я выросла в этом мире, и знала, если отец начал прятаться и вести себя скрытно – наши дела плохи, и будет еще хуже.
Зайдя в квартиру Марианы, где жил Джейс, нам сказали сесть на диван, а Мариана с отцом сели напротив нас.
– Папочка, – нервно сказала я. – Что происходит?
Он вздохнул, его глаза казались истощенными и постаревшими, когда он пристально смотрел на мою руку и руку Джейса, которая сжимала мою в защитном жесте.
А Мариана не вздохнула. Она улыбнулась, ее прекрасное лицо загорелось вещами, запрещенными для любовницы вице-президента МК «Братья Цыгане». Потому что, хоть имя говорит о том, что они бродяги и путешественники, то же самое нельзя сказать об их семьях, детях и любовницах. Эти люди были фактически пойманы в паутину лжи и кровопролития, им было запрещено уходить далеко от бдительных глаз клуба.
– Мы уезжаем, – сказала она, надежда танцевала в ее глазах. Эта надежда, которую она растила в себе, была очень опасной и разрушительной вещью. Я кивнула, глядя на Джейса, который выглядел так, будто вот-вот взорвется. – Ты поедешь с нами, сынок, – нежно сказала Мариана, протянув руку, и погладила его по щеке. – Тебе не нужно бояться. Я всегда буду заботиться о тебе, как о своем родном ребенке.
Я продолжила смотреть на моего отца, одна мысль беспокоила меня, слабое звено в их плане.
– Мама тоже едет? – спросила я, наконец заметив, насколько близко сидели Мариана и мой отец друг с другом, время от времени их колени соприкасались, ее рука поглаживала его руку, как она смотрела на него и как он смотрел на нее.
Мое горло сжалось, когда я увидела то, что они скрывали долгое время.
– Нет, – в итоге сказал мой отец, и я практически могла почувствовать вкус вины в его словах.
Я не отрывала от него взгляд, что-то мощное проходило между нами. Мне нужно было, чтобы он знал, что я понимаю. Почему он оставил свою жену, мать своего ребенка, волкам.
Потому что она одна из них.
– Хорошо, – твердо сказала я. – Она только сдаст тебя.
Мой отец наклонил голову, из-за облегчения или печали – я никогда не узнаю.
– Ты хорошая девочка, Джульетта, – сказал он, его слова крепко засели у меня в груди.
Несколько недель спустя все мы были либо мертвы, либо желали смерти.
Не успела я оглянуться, как мы приехали к Джейсу домой. Он так и не съехал, даже после того, как здесь убили Мариану. Я в состоянии шока, вспоминаю все те разы, когда моя рука чесалась, чтобы схватить телефон и позвонить ему, сказать, что я в безопасности, сказать, что меня любит кто-то, даже если этот кто-то не может быть им. Я задумалась над тем, что заставило его остаться здесь, и поняла, что после смерти его собственной матери, это, наверное, единственное место, где он когда-либо чувствовал себя дома.
Он помогает мне зайти внутрь, проводит мимо того самого дивана из моих воспоминаний, наркотик и скорбь угрожает разорвать меня на части и раскрыть все мои секреты. Когда Джейс укладывает меня на кровать и накрывает одеялом, я сглатываю слезы и остатки героина, которые прилипли к моему горлу.
– Спи, – нежно, но настойчиво говорит он.
Я открываю рот, чтобы возразить, но он уже вышел из комнаты.
Я просыпаюсь через несколько часов. Где я, бл*ть, нахожусь? Чувствую запах кофе и бекона, и мой желудок урчит, как будто напоминая, что его давно не кормили.
У меня ужасный привкус во рту, горький и затхлый, и я жажду этого кофе, как наркоман, нуждающийся в дозе. Я отбрасываю одеяло и осторожно встаю на ногу, проверяю, чтобы убедиться, что она выдержит. Болит, но уже не так сильно, как раньше, и я хромаю в сторону кухни, держась за стены и удерживая свой вес преимущественно на не поврежденной ноге.
Джейс занят тем, что разбивает яйца на сковородку и переворачивает кусочки шипящего бекона. Живот снова урчит. Я умираю с голоду. Приземляюсь на стул у кухонной стойки, и подтягиваю ногу в наименее болезненное положение. Поглядывая на две чашки с кофе, которые стоят на столе, беру ближайшую и подтягиваю поближе к себе. Горячо и горько, крепкая колумбийская смесь, такая же, как делала Мариана, и я задаюсь вопросом, что еще Джейс продолжает делать так же, как и она.
Интересно, он тоже думает, что я похожа на нее? И ухаживает за мной, потому что положил на меня глаз или потому что видит во мне ее более бледного и высокого двойника?
– Как нога? – спрашивает Джейс, выкладывая тосты на две тарелки.
Я киваю.
– В порядке. Спасибо.
Он фыркает, и я жду объяснений.
– Ты не будешь такой благодарной, когда увидишь, как ужасно я тебя зашил, – говорит он, кладя жаренные яйца поверх каждого тоста.
Я пожимаю плечами и делаю глоток кофе.
– Без разницы.
Он внимательно осматривает меня, когда заканчивает накладывать кусочки бекона на тарелки, передавая мне одну из них.
– Наверное, трудно будет найти работу по твоей специальности, – говорит он, стараясь звучать непринужденно, но с недвусмысленным вопросом, скрытым в своих словах. – Я имею в виду после того, как ты уедешь. – Я чуть не подавилась куском бекона, который взяла из тарелки, мой рот полон вкуснейшего жира и соленого мяса. – Давай поедим на балконе, – говорит он, забирает у меня тарелку и идет к стеклянным окнам, где открывается вид на залив Санта-Моники.
Он толкает ногой раздвижную дверь и выходит на террасу, достаточно большую, чтобы на ней поместился круглый стол, два стула и несколько цветов в горшках.
Я беру обе чашки и начинаю идти за ним, но боль простреливает мою ногу. Джейс спешит назад, забирает кофе, ставит его на стол и возвращается, чтобы помочь мне дохромать до стола. С его помощью я сажусь и вдыхаю прохладный океанский воздух, который овевает нас.
Джейс ест быстро, буквально опустошая тарелку, в то время как я едва успела поднять вилку, отпивает кофе и задумчиво смотрит на горизонт и бирюзовую воду.
– Тебе нравятся пейзажи, – слова вылетают из моего рта прежде, чем я могу остановиться. – Крыша, этот балкон – такое ощущение, что ты всегда ищешь что-нибудь еще.
Улыбка растягивает его полные, сексуальные губы, и он отрывает взгляд от воды, чтобы посмотреть на меня.