О родителях Гермиона не думала. Иногда девушка корила себя за это, но после лагеря просто не могла называть маму мамой — ей постоянно чудилась Мария с плетью. Снившаяся ей ночами женщина, заставлявшая снимать все с себя, чтобы не пачкать кровью и избивавшая до полусмерти, по потери сознания, отчего Гермиона кричала каждую ночь, почти срывая горло криком и только зелье хоть немного помогало.
Одевшись, молодые люди поднялись на лифте, чтобы выйти на улицу. Не по-осеннему светило солнце, по небу бежали облака и ни о чем плохом думать не хотелось. Думать вообще не хотелось, хотелось бегать и прыгать, но пока еще было нельзя. Доктора очень четко рассказали, что можно, а чего делать совсем нельзя, поэтому пока надо было терпеть.
— Сегодня пятница, — напомнил Гарри, улыбающаяся девушка кивнула ему — она уже знала, что это значит.
— Гуляете? — поинтересовалась Рива, подходя сзади.
— Да, Рива, — солнечно улыбнулась Гермиона, сразу же оказавшись в объятиях женщины.
— Вот и молодцы, — кивнула ребецин. — А я вас хотела позвать кушать, но еще немного это подождет.
— Рива… — девушка не знала, как сформулировать то, что она чувствует. — Скажи, а почему я тебя чувствую родней и ближе, чем… чем моя мама?
— Так бывает, мэйделе, — ответила Рива, уже, в общем-то зная, почему. Но женщина не хотела гасить эту улыбку, принося плохие новости девочке. Гермиона что-то почувствовала, решив, тем не менее, промолчать.
После прогулки был обед, во время которого уже можно было почти все, ну а потом утомившиеся Гарри и Гермиона отправились в кровать. Рива пришла к ним, чтобы посидеть с детьми, у которых не было никого, кроме народа. Маму девочки, как оказалось убили, отец неожиданно сошел с ума, в буйстве своем устроив стрельбу у дворца, насилу скрутили. У мальчика родителей тоже не было. Но девочке тепло нужно было сильнее, это Рива видела очень хорошо. Гермиона вся тянулась к теплу, а мальчик привычно жил для нее. Если подумать — это очень страшно… Но ничего с этим сделать было нельзя.
***
С того дня, когда не стало мамы, Луна Лавгуд будто погрузилась в себя. Папа сначала горевал, потом начал пить виски. Когда он был пьяным, то обвинял девочку в смерти мамы, отчего становилось все тяжелее на душе. Соседские Уизли оскорбляли ее, а в школе… В школе Луну почему-то невзлюбили. У нее воровали вещи, заставляли ходить почти голой и очень больно били. Правда, за что, девочка не понимала.
Жаловаться было бесполезно. Первая же попытка пожаловаться декану привела Луну в Больничное крыло. Профессор Флитвик покивал и сказал, что все образуется, а вот вечером в спальню ворвалась староста. Она сорвала с Луны всю одежду, а потом… Потом было Больничное крыло, а вот Луна ничего не помнила, кроме очень сильной, всепоглощающей боли.
Эта боль стала ее постоянной спутницей в Хогвартсе, а дома был пьяный папа. Слава Мерлину, Ксено дочь не бил, но каждое его слово ранило больнее, чем боль в Хогвартсе. Луна чувствовала, что потихоньку сходит с ума, но тут возрождение Волдеморта заставило старосту почему-то притихнуть. Хотя почему, мисс Лавгуд поняла — староста была полукровкой, а Луна считалась чистокровной.
Но теперь папа решил бороться с силами зла посредством журнала, что создало проблемы девушке — та боль, что была раньше, оказалась не такой сильной по сравнению с Круциатусом, которым ее награждали подкарауливавшие Луну слизеринцы. И у девушки возникло ощущение, что все происходит не с ней.
Видимо папа наступил кому-то на больную мозоль, потому что, когда луна ехала на свой шестой курс, вдруг стало темно, а когда девушка снова открыла глаза, она оказалась в какой-то клетке, привязанной и без одежды. Казалось, хуже быть не может.
— Ты здесь для того, чтобы твой отец перестал печатать свою ересь, — объяснил Луне какой-то мужчина.
Ее начали пугать, вызывая ужас, чтобы послать воспоминания папочке, которому, как думала девушка, было все равно. Ей угрожали насилием, потом, когда она уже просто закрывала глаза, чтобы это не видеть, принялись колоть ножами, заливая потом глубокие порезы бадьяном. Это было очень страшно, особенно на лице, на груди и… Луна кричала от боли, но мучители только улыбались, продолжая ее мучить, чтобы отослать воспоминания.
Затем что-то случилось и ее перестали кормить почти совсем, только вода появлялась в миске, и Луна поняла, что обречена. По какой-то причине ее захотели убить именно так. Медленно, очень медленно… Она потеряла счет времени и только грызущий изнутри голод показывал, что девушка еще жива, хотя ее и избивали, но как-то не так сильно, без ярости, как будто по необходимости. То, что это делают домовики, Луна не поняла.