— За ужин заплати, сколько спросят.
— Да она не возьмет, товарищ Гай.
— Я сказал — заплати! — повысил голос Гай.
— Будет сделано, товарищ командир! — поспешно ответил Сушко.
Пришел Лившиц, устало сел на крыльцо.
— Як тебе вот зачем. В Сенгилеевском отряде несколько человек бузотерят, говорят, что зря ушли, нужно было драться, пока не подойдут наши. Говорят, уходить — трусость.
— Ну ты им и скажи, — взорвался Гай, — чтоб возвращались и дрались, сколько захочется! Я не собираюсь сидеть в западне и дожидаться, когда начнут душить со всех сторон.
— Так и передам, — поднимаясь, сказал Лившиц.
Поужинав, Гай с Воробьевым посидели полчаса над картой, уточняя завтрашний маршрут. Решили идти лесом на Солдатскую Ташлу по проселку. Идти опять будет нелегко, но зато безопаснее — в лесу не пустишь кавалерию, да и от пехоты обороняться легче.
Спать легли рано, чтобы встать пораньше.
23 июля
Утром Гай еще не кончил завтракать, прибежал Дворкин — раненые отказываются ехать дальше.
— Как — отказываются?!
— Говорят, что останутся в Тушне, белые сюда не скоро придут.
— Какого черта... — Гай торопливо допил чай и встал из-за стола. — Пошли!
В просторной избе на полу лежали раненые. Гай, пригнув голову, зашел в комнату, оглядел лежащих, встретился взглядом с Иваном.
— Ну что, отдышались?
— Слушай, оставь нас здесь, в больнице, — сказал Иван, приподнимаясь на локтях. — Тут есть фельдшер, подлечит нас. Если повезете дальше — богу душу отдадим. Легкораненые пусть едут с вами, а тяжелые останутся.
— Ну а белые придут, тогда что?
— В больнице не тронут, мы отвоевались.
— Ты что, не знаешь, что они пленных не берут?
— Лежачих не бьют, — сказал заросший черной щетиной раненый с перебинтованными грудью и рукой.
— Ну глядите, — недовольно сказал Гай. — Через пару дней доедем до места.
— Пару дней кишки не выдержат, — упрямо сказал Иван. — Оставьте нам бинтов и лекарства, сколько надо, и поезжайте,
— Кто хочет ехать, скажите доктору: он вас погрузит. Ну а кто не едет — счастливо оставаться и поскорее выздоравливать. Спасибо за службу, вы молодцы, воевали, как положено революционным бойцам.
— Вам счастливо дойти до наших, — сказал Иван.
Отряды уже строились, собираясь выходить. Крестьяне запрягали в повозки лошадей, ворча, что не отпустили их с лошадьми через сутки домой, как обещали в Сенгилее. Бойцы поправляли поклажу, дымили огромными самокрутками, переговариваясь меж собой.
Воробьев доложил, что разведка уже выступила по дороге к Солдатской Ташле. Один из отрядов, подошедший вчера вечером от Шиловки, он определил в голову колонны, усилив авангард. Гай кивнул и сказал Воробьеву, что нужно увеличить дистанцию между колонной и арьергардом до полутора-двух километров — надежнее будет защищен обоз, и если арьергард вступит в бой, без приказа не отходить.
— Тебя вон крестьянин ждет, — Воробьев ткнул рукой в тощего низкорослого мужика с короткой седой бороденкой.
— Тебе что?
— Товарищ начальник, ваши бойцы забрали у меня весь мед и сало. А деньги не дали.
— А ну покажи, какие бойцы.
— Да матросы ваши!
Гай пошел к матросскому отряду, велел позвать Прохорова. Тот вышел из избы, вытирая губы, увидев Гая, нахмурился, вразвалочку подошел.
— Скажи своим, чтоб сейчас же отдали мужику мед и сало, а то пошлю твоих матросов в следственную комиссию. А если еще услышу про такие штуки, в следственную комиссию вызовем тебя. Там разговор будет короткий...
— Ладно... Чуть что — сразу следственная комиссия. Подумаешь происшествие — взяли кусок сала у куркуля!
— Сказано было — платить за продукты. А вы деньги на самогон бережете.
— А как без него? — ухмыльнулся Прохоров.
— Увижу пьяного — не поздоровится, так всей своей братве скажи. Хватит вам бузотерить! Все отряды как отряды, один ваш особенный.
— Так мы и есть особенные в вашей сухопутной команде, — засмеялся Прохоров.
— Болтать ты мастер. А месяц назад дал деру впереди своей команды.
— Все отступали, — зло сказал Прохоров.
Месяц назад белые атаковали Сенгилей с суши и с Волги. Гая только что назначили командовать отрядами сенгилеевцев. Постоянной связи с ними не было, каждый воевал, как умел. После обстрела Сенгилея с вражеских кораблей поднялась паника, оставшиеся на суше поспешно отступили по правому берегу. Гай носился на коне по деревням, пытаясь собрать боеспособный отряд, но удалось сколотить лишь человек тридцать. Разъяренный Гай дал телеграмму в Симбирск: «Немедленно верните отступившие части. Пароходы отошлите назад в Сенгилей». Прохоров раскатывал по Симбирску в автомобиле Гая и обвинял его в измене. Когда пароходы вернулись в Сенгилей, Гай пришел на причал и молча смотрел, как пристыженные командиры сводили отряды на сушу. Особенно переживал Устинов — миновал Гая не поднимая глаз. Прохоров прошел так, как будто ничего не произошло, — с веселой дерзостью в глазах, со своей как бы приклеенной ухмылкой...