Хотя…
На левом рукаве водолазки приличное влажное пятно, и от него остро несет кровью. Причем она не моя, я не ранена, разве что бок ушибла, но не сильно, ребра вряд ли пострадали до трещин.
Грузовик всего лишь машина, он не может истекать кровью. Значит…
Начала пересчитывать девочек, растерянно стоявших и сидевших на берегу. В гудящей голове цифры путались, к тому же очень хотелось все бросить, лечь и уснуть. В общем, воспитанниц почему-то получалось слишком много. Наконец, собравшись с силами, догадалась просто пробежаться по лицам и требовательно спросила:
– Где Рианна?
– Ее ранило, – ответила Кира.
– И почему вы ее не вытащили?!
– Но… Но Лиска, не надо на нас кричать. Ее ведь сильно ранило, зачем ее вытаскивать.
– Не слушай ты эту дуру, – заявила Миа, со страдальческим видом потирая плечо, где на платье виднелась неряшливая прореха. – Шоколадки больше нет, она умерла.
– Да что ты такое говоришь?! – возмущенно вскинулась Кира.
– А что мне еще говорить, если пуля разбила ей голову?! Вон, посмотри на Лолу, она даже слова сказать не может, на ней лица нет, потому что прямо в нее отлетел глаз Рианны. Дура ты недоделанная, неужели и правда думаешь, что ее всего лишь ранило?!
– Заткнитесь обе, – устало проронила я. – На ваши вопли со всего Улья мертвяки сбегутся.
Не знаю, наврала Миа насчет глаза или нет, но Лола, панически пугавшаяся всего, что связано с тварями, тут же нарушила приписанное ей гробовое молчание и чуть ли не взвыла:
– Лиска, здесь есть зараженные?!
– Боже ты мой, да мы тут точно умрем с такими тупыми вопросами! – простонала Миа, продолжая потирать плечо.
Это я уже боком слушала, забираясь в машину. Несмотря на распахнутую настежь заднюю дверь и разгорающийся рассвет, внутри все еще слишком сумрачно, мне пришлось немножко подождать, чтобы зрение приспособилось к слабому освещению.
Вроде бы ничего всерьез не сломало, все кресла остались на своих местах. Даже непонятно, что же так могло скрипеть, трещать и хрустеть при попаданиях пуль. Подбираясь к любимому месту Рианны, почти не сомневалась, что меня вот-вот стошнит. В той стороне слишком много крови, абсолютно все ею залито. Однако я ошиблась, меня при виде такого зрелища даже чуть-чуть не замутило – такая вот странность.
Рианна так и осталась пристегнутой к креслу. Тело ее обмякло, сложилось почти вдвое, и это очень хорошо, потому что я сейчас не смогла разглядеть лицо Шоколадки. Ее пышная копна курчавых волос неряшливо скукожилась, отвратительно слиплась, сбоку, в районе виска, все перепачкано и бугрится какая-то омерзительная масса, о происхождении которой не хочется задумываться.
Стараясь не смотреть на этот кошмар, осторожно ухватилась за ладонь, попыталась нащупать пульс, прекрасно понимая, что в этом нет ни малейшего смысла. Запястье уже успело заметно остыть, сразу это почувствовала, к тому же вокруг столько крови, что в Рианне, наверное, не осталось ни капли.
Не может человек выжить после такой кровопотери.
Я глаз не сводила с Шоколадки, но все же краешком поля зрения заметила какую-то несообразность и, обернувшись, едва не вскрикнула от неожиданности. Рианна здесь не одинока, за не сплошной перегородкой, условно разделявшей пассажирский отсек на две части, сидела еще одна девочка. И нет ни желания, ни смысла прикасаться к ее запястью, потому что состояние раненой очевидно скверное – вместо правого плеча уродливое месиво, из которого свисает почти оторванная рука. Кровь, хлеставшая из поврежденных сосудов, полностью залила лицо, превратив его в жуткую маску, приоткрытый рот казался зияющей раной.
Вот тут меня наконец замутило. Резко отвернувшись, я совершила ошибку – уставилась на Рианну. Не знаю, как после этого не вывернуло наизнанку, но титаническим усилием сумела удержать живот от нехорошего поступка. Обернулась на выход, почти закрыв глаза и часто дыша. И только теперь увидела, что задняя часть грузовика выглядит странно – похожее зрелище можно увидеть ночью, когда смотришь на небеса. Но вместо звезд или того, что в Улье их заменяет, мерцали пробоины от пуль, пропуская свет только-только оторвавшегося от горизонта солнца.