Раненые кое-как приползли к укрытию, где находился доктор Геллер. Однако бункер не был подготовлен для оказания полной медицинской помощи. Члены кибуца решили, что при необходимости доктор сможет пользоваться своей хорошо оборудованной амбулаторией. Здесь же не было даже стола. Раненых пришлось уложить на низких скамейках, а доктор Геллер, стоя на корточках, оказывал им помощь. У него было два помощника - медсестра Дора, обучавшаяся в Хагане, и Лейб Дорфман, санитар, в ведении которого находились люди с носилками.
У одного из этих первых раненых была тяжело повреждена голова; он мог выжить, но должен был остаться с одним глазом. Другой, Леон Блау, как показалось с первого взгляда, не был тяжело ранен, однако после того, как доктор Геллер перевязал небольшую рану на спине, тот не смог лечь. Осколок пробил легкое и застрял в одном из ребер; последовавшее кровоизлияние приносило ему невыносимую боль, когда он ложился. Так он простоял два дня и две ночи, до тех пор, пока боль в опухших ногах стала нестерпимой. Тогда доктор Геллер вспрыснул ему последнюю ампулу морфия и заставил лечь.
Система телефонной связи была выведена из строя в первые же минуты обстрела, и Алекс оказался перед проблемой восстановления связи с постами. Ему пришлось прибегнуть к помощи связных. Такая возможность была предусмотрена, и трое молодых женщин пошли на это добровольно. Все они были членами Гашомер Гацаир с ранней молодости. Рая была одной из первых пионерок в Натании; она знала азбуку Морзе и при необходимости могла быть использована для передачи световых сигналов. Лейка прибыла в Палестину в тот самый день, когда началась вторая мировая война. Шула всю войну пробыла в Сибири и приехала недавно. Все трое были незамужние.
Алекс подозвал их к себе. "Люди расходуют зря патроны, стреляя по самолетам, -сказал он. - Я приказываю прекратить это. Никто не получал разрешения стрелять по самолетам. Вы должны идти к постам и передать мой приказ".
Хотя его голос звучал спокойно и твердо, углубившаяся складка между бровями выдавала беспокойство, которое он чувствовал, посылая женщин в самое пекло. "В окопах вы можете чувствовать себя почти что безопасно, - сказал он им. - Если же вам придется пересечь открытую местность, бегите быстро и сразу бросайтесь на землю, как только вам покажется, что слышите приближающийся снаряд. Это все, что я могу подсказать вам, товарищи. Счастливо!"
Рае дали особое поручение. Алексу нужны были сведения о продвижении египтян от Салека, который вел наблюдение из бетонного здания. С бьющимся сердцем Рая побежала по траншеям к подножью холма. Здесь она остановилась, чтобы перевести дыхание. Она взглянула на траншею, ведущую к дому. Траншея шла прямо, без единого изгиба. Снаряды падали совсем рядом, так как египтяне сконцентрировали огонь на наблюдательный пункт. Она присела в укрытии; она не в состоянии была идти дальше. Ноги ее не держали, нехватало воздуха, и каждый вдох вызывал боль. Все самоотречение, воспитанное годами, неистовое желание приносить пользу, желание, которое толкнуло ее добровольно взяться за это опасное задание, казалось, покинули ее. "Я не могу, я не могу, - кричало взбунтовавшееся тело. - Я должна, я должна", - твердило сознание. "А что, если меня убьют здесь или ранят так далеко от всех?" - спрашивала она себя в минуту слабости. "Кто же принесет Алексу сведения, если ты не пойдешь?" - отвечала она себе. Наконец она встала. То ли наступило маленькое затишье, то ли она себя уговорила в этом. Она помчалась по траншеям вверх, не чуя ног.
Она почти добралась до вершины холма, когда увидела руку по запястье в крови, лежащую на насыпи. Рыдая, она побежала дальше и кинулась, наконец, в глубокую траншею на безопасной стороне наблюдательного пункта. У нее так захватило дыхание, что она не могла слова вымолвить.
"Не спеши, не спеши, - сказал Севек. -Глотни немного вина".
"Там рука! Я видела руку! - выдавила она наконец. -Кто-нибудь ранен? Убит?"
Он рассказал ей о смерти Саши Иври. "Мой дорогой мальчик", - горевала она. Она хорошо знала его, так как одно время была "мамой" группы молодых эмигрантов, которые обучались в кибуце. Она их обеспечивала всем необходимым, знакомила с жизнью в кибуце, выслушивала их беды, скрашивала их одиночество.
"Какое сообщение ты принесла?" - резко спросил ее Салек, стараясь этим скрыть свое смятение, вызванное гибелью этого молодого парня.
Рая объяснила, какие сведения нужны Алексу. Она хорошо запомнила все, что следовало передать, и повторила это Салеку. Прощаясь, она крепко пожала ему руку.
"Сейчас послушай, что я скажу, и это тебе немного поможет, - сказал Салек. - Сначала стрельба кажется одним сплошным гулом, но ты должна научиться слышать снаряды. Вот сейчас, слышишь этот звук? Это снаряд вылетел из дула орудия, они поставили орудия так близко, что мы слышим каждый выстрел. Когда ты слышишь этот звук, падай на землю. Потом раздается грохот взрыва - значит, снаряд упал. После этого вскакивай и беги. Теперь опять слушай. Слышишь?" Так он учил ее выдержке; и урок этот, еще будучи под впечатлением опасностей, с которыми пришлось столкнуться, она усвоила быстро.
Он с беспокойством следил за ней, пока она бежала вниз по открытой траншее, пользуясь его советами, падая, может быть, слишком часто, однако уже начиная понимать, как надо вести себя при артиллерийском обстреле. Благополучно добравшись до штаба, на этот раз менее запыхавшись, она передала Алексу рапорт и рассказала о смерти Саши Иври. И она, и другие связные вскоре научились передавать подробные сообщения о потерях Алексу и ни словом не обмолвиться на постах, о том страшном зрелище, которое они видели на своем пути.
Пост номер 1 был вырыт на вершине небольшого холма, обращенного к югу. Здесь находилось четверо мужчин и санитарка Поля; их командиром был Гершель Гринспан. В дни, предшествовавшие сражению, Гершель постоянно беспокоился о своем посте. Грунт здесь был очень твердый, и траншеи не были достаточно глубокими. Он просил Комитет обороны углубить их, но при том количестве срочных дел, которые надо было закончить, его просьба осталась невыполненной. Во время обстрела четверо лежали в траншеях, а пятый стоял в яме, которая была специально вырыта для бросания ручных гранат. Каждые полчаса наблюдатели по очереди менялись; Поля каждый раз занимала свое место наравне с другими. В одиннадцать часов наступала очередь Гершеля. Он еще лежал в траншее с винтовкой на ногах, когда снаряд разорвался прямо над ним. "Я ранен!" крикнул он. Мотке, один из водителей грузовиков, за плечами которого был опыт дорожных битв, находился ближе всех к нему. Он сразу определил, что Гершель ранен тяжело. Сломанная винтовка врезалась в ноги как нож; кровь хлестала из ран. Он позвал Полю.
"Жгуты!" - крикнул он, когда она прибежала, согнувшись в три погибели, в угол, где они находились.
"У меня мало бинтов, - сказала она, стоя на коленях около раненого. - Дай свою рубашку".
Они быстро разорвали рубашку и перевязали кровоточащие раны, закрепляя обломками винтовки узлы на жгутах.
"Его ступни кровоточат тоже, - сказала Поля. - Помоги мне снять с него ботинки". Но вдруг она отступила назад. Когда она пыталась развязать окровавленные шнурки, его ступни стали отделяться от ног вместе с ботинками.
"Мотке, возьми на себя командование, - сказал Гершель. - Надо заменить Вольфа на наблюдательном пункте. Дай знать Алексу. И не беспокойтесь за меня, - добавил он, заметив, вероятно, их ошеломленные лица. - Со мной все будет в порядке. Только доставьте меня к доктору Геллеру".