Когда санитары принесли первую жертву этого дня, доктор Геллер закричал: "Почему нет касок?! В каждой войне солдатам выдаются каски! Если Хагана их не имеет, надо было изготовить в своей мастерской! Мы теряем людей из-за отсутствия такой простой вещи, как каска!" Этим взрывом ярости он оплакивал смерть кроткого Ефраима.
Ровно в десять часов над Яд-Мордехаем появился разведывательный самолет, и одновременно начался яростный артиллерийский обстрел. Всюду падали снаряды снаряды из двухдюймовых минометов, из шестифунтовых орудий. И каждую пару минут вражеские пушки, расположенные за Дир-Санидом, посылали двадцатипятифунтовый снаряд. Он приближался с особым воем, ужасающим, пронзительным. Защитники быстро научились узнавать его; когда раздавался взрыв, они съеживались. Есть новые жертвы или нет? Не попал ли еще один снаряд в детский дом? Или в их собственные комнаты? Или он всего лишь оставил новую воронку где-нибудь в поле? Клубы дыма и пыли сгущались над кибуцем. Солнца почти не стало видно, но жарко было по-прежнему. Люди лежали в окопах, задыхаясь, обливаясь потом от жары, от страха и от удручающего чувства тошноты.
Как бы то ни было, обстрел велся более интенсивно, чем в минувший день. Египетские артиллеристы уже не тратили снарядов попусту на водонапорную башню и другие подобные объекты. Они пытались нащупать траншеи и поэтому поливали огнем весь кибуц, стремясь прекратить в нем всякое движение. Жертвы были неизбежны. В посту 9 Мирьям ожидала атаки пехоты. Она считала, что именно поэтому ведется такой шквальный огонь из орудий, расположенных против ее позиции. Залман, находящийся рядом с ней, пытался ободрить товарищей. "Мы же видели вчера, что собой представляют египетские солдаты, - говорил он. - Стоит только убить офицера или несколько человек в переднем ряду, и они поворачивают и бегут. Мы их отобьем, вот увидите".
Только успел он произнести эти успокоительные слова, как в траншее разорвался минометный снаряд. Когда дым рассеялся, Залман увидел трех товарищей, лежащих на земле. Он с первого же взгляда понял, что Гилелю Гликману ничем уже нельзя помочь. Он был одним из первых халуцим, товарищи его очень ценили за умение ввернуть к месту удачное словцо, которое зачастую приносило облегчение в их трудной жизни, полной неудобств. "Желудок держит нас в бедности", - это была его шутка в те времена, когда молодой кибуц страдал от недоедания; ее с любовью повторяют до сегодняшнего дня. Возле него лежал Барух. Осколок врезался ему в бедро; из ноги лилась кровь. Залман бросился за бинтом; в то же время кто-то брызгал водой в лицо Мирьям. Ее ударило взрывной волной, и она лежала без сознания.
Когда Мирьям очнулась, она первым делом увидела, что нужны санитары с носилками. Залман возился с Барухом. Она позвала связного, но никто не откликнулся. Тогда она поползла по траншее, в надежде найти кого-нибудь, чтобы послать за санитарами. Но не успела она проползти и нескольких ярдов, как в конце траншеи взорвался второй снаряд, и ее засыпало песком. Она опять чуть было не потеряла сознание, однако нехватка воздуха и груз песка на груди заставили ее из последних сил карабкаться наружу. Когда она выбралась на воздух, голова у нее кружилась, и в ушах звенело от воя снаряда, зарывшего ее. Она вспомнила, что должна была что-то сделать - найти санитаров с носилками. Совсем забыв о связном, она побежала к убежищу 1, расположенному в 150 ярдах. Она бежала, падала, опять бежала и, наконец, добралась до него. Доктор Геллер сразу понял, что она в шоковом состоянии и заставил ее лечь.
По какой-то причине, которой он теперь и сам не помнит, Лейб Дорфман, старший санитар, пошел один на помощь людям из поста 9. Лейб был ответственным за оказание первой помощи еще со дней Натании, он был санитаром во второй мировой войне. Когда стали прибывать "нелегальные", он находился на берегу, оказывая медицинскую помощь любому, кто в ней нуждался. Это он встретил своего брата с нелегального судна и, вместо того, чтобы радушно принять его, отослал в ночную тьму, шепотом приказав молчать. Когда Лейб добрался до траншеи, он увидел, что бинт на ноге у Баруха весь пропитан кровью. Он сделал более плотную повязку и стал прикидывать, каким образом доставить раненого в убежище. Наконец, он придумал, - закрепил ногу проволокой, чтобы она не болталась, и потащил Баруха к убежищу доктора. Обстрел был очень сильный. Барух испытывал невыносимую боль.
"Пожалуйста, Лейб, оставь меня здесь. У тебя семья больше моей... ты не дотащишь меня до укрытия... нас обоих убьют".
Они оба лежали, распростершись на земле, потом Лейб попытался тащить его дальше.
Барух стал терять сознание. "Дай мне свой револьвер, - бормотал он. - Я это сделаю сам. Прошу тебя, Лейб, я больше не могу", - и голос его замер.
Тогда Лейб оставил его и побежал к убежищу за носилками. Только один мужчина в состоянии был помочь ему. Они побежали обратно к раненому; но когда Барух уже был на носилках, оказалось, что бежать они не могут: боль была слишком сильной. И в самый разгар обстрела они медленно прошли последние пятьдесят ярдов, отделявшие их от убежища.
Доктор Геллер покачал головой, увидев глубокую рану, почерневшую, обожженную по краям. Искусно и осторожно удалил он омертвевшие ткани, перевязал рану, сделал инъекцию пенициллина и морфия. Барух потерял очень много крови, и невозможно было сделать вливание - но он выжил.
До того, как начался обстрел в этот второй день сражения, трое мужчин сидели в углу траншеи 2 и завтракали. Они ели бутерброды, приготовленные женщинами за ночь до этого, и вместо кофе пили кислое молоко. Одним из них был Мейлах, красивый молодой человек с вьющимися рыжими волосами, спадающими на высокий лоб. Мейлах был одним из первых пионеров кибуца. Совсем еще парнишкой оставил он свою бедную, религиозную семью и приехал в Палестину до того, как было основано Мицпе-Хайам. В кибуце он выполнял самые разные работы. В Натании он был пекарем. Однако его настоящим призванием оказалась интеллектуальная деятельность. Несколько раз его приглашали в Тель-Авив сотрудничать в ежедневной газете "Аль-Гамишмар", органе кибуцного движения. Когда в кибуце требовалось изысканное слово по случаю какого-нибудь торжества, всегда обращались к Мейлаху. Это он сочинил текст свитка, который был заложен в фундамент первого бетонного здания в Яд-Мордехае.
Довик, второй из этой тройки, был высокий, сердечный человек, мастер пошутить и посмеяться. Вместе с Бизеком они несли ответственность за склад нелегального оружия в кибуце. Во время войны ему удалось увеличить этот запас, благодаря "свиданиям" с еврейскими девушками, служившими в британских частях Вспомогательной Территориальной Службы; вместо романтических знаков внимания он получал от них ворованные гранаты и боеприпасы. По этому поводу Довик любил поддразнивать свою жену: "Ты только овощи выращиваешь на своем огороде, говорил он ей, - а вот эти солдатки умеют выращивать патроны". Сейчас, доедая свой скудный завтрак, он все шутил с Мейлахом и молодым пальмахником, которого назначили на их пост.
"Я славно отдохнул прошлой ночью, - рассказывал он им. - После того, как Тувия сменил меня, я пошел в свою комнату, чтобы захватить какую-нибудь подстилку. Первое, что мне попалось под руку - вот это покрывало. Что война делает с человеком! В мирное время мне не разрешалось даже ноги положить на него, не подстелив газеты; прошлой же ночью я спал на земле, завернувшись в него".
Мимо проходил Тувия, проверявший посты, и тоже посмеялся шутке. Он сказал, что опасно сидеть всем вместе, и пошел взглянуть, в каком положении находится дот. Из нижней части траншеи, углом огибавшей холм с постом 1, дот был виден, как на ладони. Вокруг него застыли три броневика с пулеметами наготове. Тувия понял, что их присутствие намного осложнит защиту поста.