В то время, пока он наблюдал, начался обстрел, пулеметы броневиков открыли огонь по посту 1. Тувия быстро нырнул в окоп. Примерно через полчаса к нему подполз связной - бледный, дрожащий от того страшного известия, которое он принес. Снаряд разорвался в траншее поста 2; Мейлах, Довик и молодой парень из Пальмаха были убиты наповал.
Под ураганным огнем, ведущимся с трех позиций, Тувия побежал обратно к посту 2. Положение здесь было безнадежным. Мало того, что трое погибли - весь пост оказался, в сущности, разрушенным. Наблюдательный пункт был разнесен вдребезги, и большая часть траншеи осела.
"Куда нам теперь идти?" - спросил один из защитников.
"Может, к турецкой позиции? - стараясь перекричать грохот, предложил Салек Бельский. - Я пойду взгляну".
Местами ползком, местами вприпрыжку Салек добрался до глубокой ямы, вырытой еще во время первой мировой войны, когда турки обороняли этот небольшой холм от англичан. Под тонким слоем песка земля здесь была плотной, утрамбованной; стены держались прочно. Места здесь хватало на двоих. Тувия послал на пост 3 за подкреплением, а прибывших людей разместил в неповрежденной части разрушенной траншеи; Салек же и еще один ветеран заняли турецкую позицию.
Египтяне решили испытать новое оружие - дымовую завесу. Усилился обстрел постов 1 и 2, и одновременно дымовые шашки стали взрываться в воздухе, скрывая из виду Белую Горку, неглубокие вади и подступы к доту. Тувия знал, что под прикрытием дымовой завесы начнется атака пехоты, и поспешил к посту 1, прихватив с собой расчет "браунинга".
На вершине небольшого холма защитники стреляли наугад, ничего не видя перед собой. И вдруг случилось то, чего египтяне не сумели предвидеть. Во время хамсина ветер иногда резко меняет направление с востока на запад, и в Яд-Мордехае такое часто случается около одиннадцати часов утра. В этот день египтяне начали первую пехотную атаку именно в одиннадцать часов. И тут ветер вдруг изменил направление. Дым стал рассеиваться, затем исчез окончательно. Защитники увидели египетских солдат, перерезающих проволоку. Покрикивая от возбуждения, евреи открыли яростный огонь, стали забрасывать врага гранатами. Дани, молодой командир Пальмаха, который почти всю ночь занимался укладкой мин, выскочил из окопа, чтобы помочь минометному расчету. Не обращая внимания на страшную опасность, он стоял в полный рост, выкрикивая команды, направляя огонь в самую гущу атакующих, которые были теперь в зоне прицельного огня. Египтяне, захваченные врасплох, кинулись обратно к банановой плантации.
У Брахи, в убежище 2, были свои проблемы. До начала обстрела она разрешала девушкам по очереди выходить в проходы, соединяющие оба конца убежища с окопами. Воздух здесь был свежее, и голубел кусочек неба. Во время же обстрела находиться в проходах стало опасно; сюда могли угодить осколки снарядов и обломки. В десять часов, когда начался обстрел, Браха созвала девушек в центральный отсек. Но одна из них отказалась подчиниться. Она лежала у самой стены, обхватив голову руками. "Умоляю тебя, Браха, не заставляй меня возвращаться туда,- просила она. - Я там не выдержу".
"Девочка моя, здесь опасно оставаться. Надо немедленно отсюда уйти".
"Нет, нет, я не могу, - рыдала девушка. - Я не смогу опять, лежать там целый день. Я лучше здесь умру. Мы все равно все умрем".
"Перестань говорить глупости, - сказала Браха, стараясь поднять ее на ноги. - Можешь стоять там в уголке, если не хочешь лежать. Я отвечаю за тебя. У меня и так достаточно забот".
Молодая девушка - ей едва исполнилось пятнадцать - вынуждена была подчиниться. Но скоро она опять выскользнула в опасный проход. Сильное, необъяснимое чувство овладело ею. Она не в состоянии была вновь испытать унижения концентрационного лагеря; она не могла снова валяться целый день на вонючих нарах; она не могла вновь пережить унижение, подобное тому, когда, потеряв над собой власть от животного страха, не в состоянии была сдержать физиологических потребностей. Она не могла бы вновь пережить то, что испытала в Берген-Бельзене. Браха привела ее обратно еще раз, но потом увидела, что это просто не имеет смысла. Девочка предпочитала чувство свободы, которое она испытывала под осколками. Она лежала здесь весь день, закрыв голову руками, и только чудом ни один осколок не тронул ее.
С наступлением дня женщин и девушек, прятавшихся в убежище, охватила апатия. Было забыто то чувство облегчения, которое они испытали прошлым вечером, - их тогда вызвали из укрытия, чтобы помочь разносить еду по траншеям, и они, наконец-то, почувствовали себя участниками общего дела. Теперь казалось, что такой вечер больше никогда не повторится. Они стояли в углу, прижавшись друг к другу, или лежали в тесноте на узких нарах. Воздух был удушливый. К невыносимой жаре, которую принес хамсин, добавилось еще тепло от тридцати разгоряченных человеческих тел. Пот лился с них градом, вся одежда промокла. Они пытались спать или просто лежали в полубессознательном состоянии. Они старались ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Они забыли, что надо есть. Даже стрельба не могла вывести их из этого состояния депрессии. Им больше ничего не оставалось - только терпеть свои страдания.
И вдруг все это кончилось. Кто-то запел. Другие присоединились. Сначала они пели песни той страны, из которой приехали - все они были из Польши. Потом спели несколько песен на иврите. Одну из них они все повторяли и повторяли:
"Мы пришли в страну свою, Мы пришли в страну свою, Мы пришли в страну свою, Пахали мы и сеяли, Пахали мы и сеяли, Но жать еще не начали, Нет, жать еще не начали."
Одной из загадок сражения при Яд-Мордехае является тот факт, что, несмотря на интенсивный артиллерийский огонь, египтянам так и не удалось разрушить заграждения из колючей проволоки перед постами. В рапорте, попавшем в руки евреев, египетский офицер отмечал, что причиной этой неудачи была нехватка бангалорских торпед (Длинная труба, наполненная взрывчаткой. Выстреливает от запала или электрической искры; используется для разрушения укреплений и проволочных заграждений.). Как бы там ни было, египтяне прилагали большие усилия, чтобы справиться с проволокой вручную.
Пока защитники были заняты отражением первой атаки этого дня, группа из пятнадцати египтян обошла подножье небольшого холма. Под прикрытием дымовой завесы египетские солдаты начали перерезать проволоку у главных ворот. Если бы им удалось проложить себе путь с этой стороны, они, возможно, добрались бы до траншей и напали на пост 1 с тыла. Но их обнаружили, как только дым рассеялся. Тувия направил несколько человек, в том числе пулеметный расчет, в нижнюю часть траншеи, откуда можно было открыть прямой огонь по египтянам. Однако, как только началась стрельба, броневики, стоящие у дота, открыли ответный огонь из пулеметов. Защитники оказались в очень опасном положении; да и траншея была недостаточно глубокой в этом месте. Дот, который вчера был для них главным опорным пунктом, сегодня угрожал их жизни. Дани стоял на самой высокой точке в траншее, ближе всех к посту 1. То был красивый юноша с большими карими глазами на овальном лице, густыми черными волосами и пухлыми губами. В свои двадцать лет он уже был ветераном Пальмаха. Он свободно владел арабским, так как родился в Дамаске, и поэтому его часто засылали с опаснейшими разведывательными заданиями на арабскую территорию. Под ним, здесь, в траншее стоял Менахем - один из защитников дота, который так и не нашел в себе сил пристрелить приползшего к ним пса. Еще ниже расположились Тувия и Шимон с "браунингом". Под ними заняли позиции Наум и Беня, одни из первых кибуцников, оба вооруженные пулеметами системы "стен". "Внимание! Ложись!" - кричал Тувия. Но не могли же они заботиться теперь о своей безопасности, когда надо было во что бы то ни стало помешать египтянам перерезать колючую проволоку! И они поднимались во весь рост, стреляли, ложились опять. Пулеметная очередь из дота накрыла траншею.
"Меня ранило, не могу шевельнуть рукой!" - крикнул Дани. "Есть у кого-нибудь бинт?" - спросил Тувия. Беня повернул голову в сторону дота, чтобы достать бинт из кармана рубашки. В этот миг пуля разбила ему лоб, и он упал на спину. В то же мгновение коротко вскрикнул Наум. Они упали одновременно. У Бени был задет череп. Наума убило на месте. Шимон подхватил его, когда он падал, и успел услышать его предсмертный вздох. Он осторожно положил его на землю и вернулся к пулемету.