Сжимая меч и напрягшись для последнего прыжка, он встряхнул головой, отбрасывая с лица слипшиеся волосы. То неведомое, что пробивалось сквозь толщу обвала, наконец, отбросило последние глыбы. Из бесформенной норы на Конана выползал огромный бутон, подталкиваемый сзади мощным хвостом, который киммериец принимал за стебель. Лепестки резко раскрылись, сверкнув бесчисленными рядами загнутых острых зубов. В середине, там, где раньше лежал трепещущий алый камень, виднелась черная глотка, окруженная желтыми дрожащими щупальцами. Лепестки со скрежетом сомкнулись, чтобы в следующее мгновение раскрыться еще шире.
Конан в последнем отчаянном порыве взмахнул мечом и изо всех сил ударил поперек чудовищной пасти. Меч отскочил от нее, высекая искры, а Конан невольно сделал шаг назад и уперся спиной в мокрую стену. Он не успел занести руку для следующего, пусть бесполезного, удара, как вдруг все вокруг опрокинулось, завертелось, меч выпал из разжавшихся пальцев, и Конан, кувыркаясь, полетел куда-то, крепко прижимая к груди сияющую добычу.
Он не сразу понял, что вот уже несколько мгновений стоит босыми ногами на мягком ковре. Открыв глаза и оглядывая медную башню, кажущуюся спокойной и безопасной по сравнению с пещерой, Конан перевел дух. Вот уже и со второй стены исчезла таинственная дверь, и снова колдун протягивает руку за своим талисманом.
Глаза Рагон Сатха возбужденно горели, как будто он сам сражался с подземными тварями. Рука властно тянулась к Конану, но киммериец отступил на шаг, не выпуская из рук трепещущий камень.
– Ты отчаянно храбр, смертный, и очень силен! Я начинаю думать, что и пять дверей тебе по плечу! Дай же мне поскорей талисман, я хочу ощутить его живое тепло!- Рука колдуна маячила уже совсем близко, и Конан устало протянул ему ярко вспыхнувший камень.
И вот, Рагон Сатх держит два золотых треугольника и, с торжествующим видом, прикладывает один к другому. Раздался негромкий треск, и обе части талисмана как будто срослись между собой. Колдун жадно прижал их к груди, как только что Конан прижимал сияющий теплый камень, и сказал:
– Хоть ты и не почитаешь могущество магов и осмеливаешься сотрясать проклятиями мою темницу, все же ты – мой раб, и тебя ждут эти четыре двери,- он махнул рукой в сторону затрепетавших полотнищ,- а теперь возвращайся в свой дворец и повеселись хорошенько, день ведь такой же длинный, как ночь!
Конан, который слушал мага, едва сдерживая бессильную ярость, хотел было снова разразиться бранью и проклятиями, но вихрь уже закружил его, понес, небрежно кидая, то вверх, то вниз, и с размаху опустил на мягкое ложе, забросав сверху подушками.
Конан сразу вскочил на ноги, хватаясь за пояс, забыв, что оружие осталось в гнусной пещере, и с облегчением увидел, что находится у себя в опочивальне. Рядом на ковре валялся его меч, на ногах были совершенно целые сандалии, и плащ, накинутый на плечи, был как новенький.
Глава седьмая
За дверью послышались тяжелые шаги, звон доспехов – это менялся караул у дверей спальни.
Конан поднял меч, вложил клинок в ножны, снял плащ и открыл дверь. На этот раз уснул старый лекарь, а Имма сидела в кресле, перебирая камешки своего ожерелья. Увидев короля, она радостно вскрикнула, сорвалась с кресла и побежала ему на встречу:
– Я знала! Я знала, что все кончится благополучно! Учитель, учитель, проснись!
Дамунк поднял усталую голову, но, увидев короля, сразу сбросил остатки дремы и тоже поднялся с кресла:
– Вот и вторая ночь миновала, хвала пресветлому Митре! Сколько еще ночей мой король будет служить проклятому колдуну?
– Еще четыре… Кром, какой мерзкой работой мне в этот раз пришлось заниматься… Нет, не спрашивай, все равно рассказывать не буду. Потом, когда все кончится – или никогда… А сейчас я чувствую себя отвратительно грязным. Эй, слуги!
На его зов прибежали два мальчика-пажа. Они дежурили поблизости, чтобы сразу выполнить любое желание короля.
– Быстро бегите и велите приготовить купальню с горячей водой! Я все утро буду отмываться, чтобы забыть эту пакость… Да, и принесите сюда еще вина и побольше свежего хлеба! – Конан вспомнил, о чем он мечтал в темной смрадной пещере, и улыбнулся.
Имма робко подошла к нему и спросила, опустив глаза:
– Повелитель тяжко трудился этой ночью. Мне будет позволено растереть целебным бальзамом усталое тело? После купания бальзам впитается в кожу, и силы вновь вернутся к тебе!
– Бальзам – это хорошо!- Конан, вспомнив похотливую улыбку Рагон Сатха, скрипнул зубами.- Это очень хорошо, но растирать мое тело придется Дамунку, силы у него еще есть!
Он увидел, как задрожали ее губы, и ласково сказал:
– Этот проклятый колдун… Он теперь все время со мной – и днем, и ночью, – и прикоснулся к ошейнику.
Имма грустно кивнула головой и отошла к столу, чтобы налить ему вина.
После купания, свежий и отдохнувший Конан вызвал к себе Паллантида, и они долго обсуждали государственные дела. Король не торопился, и советник был доволен, что может высказать свое мнение о сборщиках податей, которые, как он считал, в Тарантии отвратительно выполняли свои обязанности.
– В провинции, государь, подати собираются более-менее исправно, а здесь, в столице, в богатом городе, просто из рук вон плохо. Эти купцы и зажиточные ремесленники наверняка подкупают сборщиков, и в казну почти ничего не поступает. Только бедняки исправно платят подати, но не может же на эти гроши существовать государство!
– Да, ты прав, Паллантид, надо что-то предпринять… Через несколько дней мы вернемся к этому разговору, а пока я тебя оставлю…
Конан вышел в сад и направился в его дальний уголок, где любила отдыхать Зенобия. Он не ошибся – королева сидела под огромным деревом, в тени которого легко дышалось даже в самые жаркие дни. Вокруг нее, на коврах, разложенных на траве, расположилась свита, а напротив королевы сидел опрятный старик и что-то рассказывал.
Конан подошел ближе, дамы поднялись для поклона, рассказчик тоже встал и хотел, было, уйти, но Зенобия велела ему остаться. Конан сел рядом с женой, поцеловал ее и спросил:
– Душа моя, кто это? И почему у вас так тихо – ни музыки, ни песен?
– Милый, этого старика встретила в городе одна из служанок, а на другой день челядь только о нем и говорила. Мне стало интересно, и я велела привести его сюда. Как хорошо, что ты пришел! Он знает столько старинных преданий и так занятно рассказывает – ты только послушай!
Старик действительно повествовал столь занятно, что даже Конан, не особенно любивший слушать этих уличных рассказчиков, веселящих простой народ, сидел, забыв обо всем. Лишь когда голод напомнил ему, что настало время обеда, он поднялся и бросил старику золотой, велев накормить его на королевской кухне, и проводить к Дамунку.
– Он тебя так просто не отпустит, старик! Наш лекарь будет слушать тебя до самого вечера, а потом запишет все, что услышал.- И, подав руку королеве, повел ее во дворец.
Чтобы скоротать день и не доставить колдуну удовольствия, Конан после обеда велел оседлать Дриона, и, надев простую тунику и плащ, выехал из города и поскакал вдоль берега Хорота.
Во дворец он вернулся, когда солнце уже садилось, бросил конюху поводья и быстрыми шагами направился в опочивальню.
Дамунк с тревогой поглядывал в окно, на алеющие облака, и беспокойно ходил из угла в угол. Услышав быстрые шаги, он облегченно вздохнул и сказал:
– Наконец-то! Я уже начал беспокоиться, что сон настигнет моего короля где-нибудь в поле или прямо на улице!