Господь милосердный, ты хоть представляешь, как скоро эта чума плоти и духа людского могла распространиться от одной деревни к другой, как отвратительная зараза?!
Я признаюсь тебе, что тогда мы предали всех этих проклятых гибридов огню. И правильно сделали.
Как они кричали и бесновались!
И женщина, которую вытащили из погреба. На ней росли трое её детей: безглазые, уродливые, извивающиеся тела; они напоминали недоразвитый плод, пытавшийся самостоятельно выкарабкаться из матки.
И мужчина, который разделился на двух прямо на наших глазах; его половинки вначале ещё соединялись кровавыми тяжами, напоминавшими резину, а затем полностью разделились, растянулись... У одного из образовавшихся созданий челюсть оттянулась почти на метр до самого пояса.
Господи, как же это существо сопротивлялось! Как оно пыталось сначала разделиться, а затем вновь склеиться, пока огонь глодал его плоть!
Вот так, сестра моя. Мы спалили всех в той проклятой деревеньке. Это была тяжёлая работа. В конце концов, мы насчитали тридцать три тела... Хотя некоторых было довольно сложно считать, ведь они состояли не из одного, а из трёх-четырёх человек.
В скором времени мы сожгли дотла и всё поселение, и даже низину вокруг.
Несчастные всадники следовали за нами и посыпали выжженную землю солью.
Но основной нашей заботой, по мнению Гундрена, был Алардус Верден.
Да, мы поймали его, и он яростно боролся.
Делился сначала надвое, затем натрое, но в итоге мы сломили его сопротивление залпом мушкетов и горящих стрел.
Мы связали его, как свинью, и потащили на другую сторону гибельных холмов, пока солдаты сжигали деревню.
Гундрен сказал, что позже мы вернёмся с порохом и запалами и сровняем с землёй эти проклятые холмы, чтобы и памяти о них не осталось.
Но что-то я отвлёкся.
Мы притащили Вердена на выбранную нами для костра поляну и привязали его к стволу засохшего тиса.
Он извергал проклятия и богохульства на языках, большинство из которых мы даже не знали.
Ни один порядочный человек не должен слышать такие речи.
У меня до сих пор в ушах стоит уверенный голос Гундрена и слова, которые я теперь начинаю презирать.
- Признай свой грех ведьмовства, Алардус Верден. Свой и своих родичей! Этого нечестивого и дьявольского шлюшьего семени! Признайся перед ликом Господа нашего, иначе мы заставим тебя есть святую соль и пить святую воду. Кто научил тебя, Верден, сему проклятому искусству колдовства, и откуда он пришёл? Признайся, колдун, признайся!
Но Верден лишь хихикал, как злобная сумасшедшая старая ведьма.
И был обезглавлен.
Этим всё и должно было закончиться, но...
Его голова продолжала жить, как и обезглавленное туловище!
Тогда мы сложили вокруг него поленья и предали огню и вечным мукам.
Хотя должен признаться и тебе, сестра моя, и Богу на небесах, что Верден не сгорел так, как сгорел бы я, или ты, или любой другой!
Мы сожгли его до чёрного пепла, но и после этого я не мог сказать, что к нему пришла смерть.
Терзаемый пламенем, обгорелый труп Вердена продолжал двигаться и продолжать жить.
Не решившись оставить это дьявольское отродье, мы отвязали его от столба, скрутили труп верёвками, накрыли брезентом и забросили в повозку.
Мы привезли его останки в Вюрцбургскую Башню, где много дней спустя он, наконец, был умерщвлён.
По решению епископа Дорнхайма останки скелета Алардуса Вердена были помещены в крепкий гроб, крышка была забита сотней гвоздей, а сам гроб обмотан многометровой цепью.
На этом моё знание вопроса заканчивается, моя дорогая Мадлен. Эта история оставляет меня с трясущимися руками и седыми волосами, хотя мне ещё только тридцать один год.
Как раз перед тем, как я покинул Гундрена и самого Епископа Дорнхайма, я слышал, что гроб исчез.
Каким образом? Понятия не имею.
На этом моя исповедь окончена.
То, что мы сделали в Кобольддамме, было нашей работой, и длань Господня указывала нам путь.
Я знаю это.
Но именно этот пример - пламя, которое зажжёт земли, как ничто прежде, и принесёт сотни смертей невинных жертв.
Я не отрицаю, что существует в этом мире и истинное зло! Но оно - такая редкость...