На этом я кончаю. Второе письмо ты получишь завтра, если в полночь меня не разбудит дьявол и не уговорит освободиться от этой глупой шутки, именуемой жизнью, в которой мне выпала роль презренного шута…»
«Дорогой друг!
Уверяю тебя, я готов был бежать куда угодно, когда Саид привел меня за руку во дворец Ниамат-паши. Я был подавлен и разбит. „Моя честь будет сейчас продана, и я утрачу ее навсегда“, — подумал я. Но повернуть назад нельзя, этого не допустит мое тело, высохшее от голода. Сотня гиней танцевала перед глазами, словно обнаженная гурия… Вслед за Саидом я вошел в роскошную гостиную и присел на край дивана, а лицо мое, отражая мои колебания, переливалось всеми красками заходящего солнца.
Спустя некоторое время Саид-эфенди вдруг вскочил и согнулся с проворством, свидетельствовавшим о хорошей выучке. И я услышал его хриплый шепот, предупреждающий меня, что пришел его превосходительство паша. Я тоже поднялся. Паша уставился на меня, потом пожевал губами, словно желая сказать, что с такими фруктами ему еще не приходилось встречаться.
— Это ты тот человек, которого мы ждем? — выдавил он из себя наконец…
Продажа моей чести состоялась. Паша лаконично сообщил мне о моих обязанностях: я должен формально засвидетельствовать у судьи в присутствии его секретаря свое вступление в брак с Джаниной-ханум, а утром получить сто гиней и убираться восвояси. Не успел я и слова вымолвить в ответ, как в гостиную вошла сама Джанина-ханум.
Здесь я ненадолго прерву свой рассказ. Переведи немного дух, как и я его перевел в тот момент. Я опишу тебе ее внешность. Красота этой женщины так совершенна, что рядом с ней чувствуешь себя жалким и смешным. Но стоит ей взглянуть в твою сторону, и тебе кажется, что ты перелетел в другой, волшебный мир. Ее губы словно созданы для обольщения и искушения, перед которым, клянусь Аллахом, не устоять и святому… Весь ее облик разбудил в моем бедном сердце какие-то новые волнующие чувства…
Я был ошеломлен. Рядом с этим неземным существом стоял ее муж — Джамаль-бек или Джамаль-паша, не знаю, как его величать, хотя, как бы он ни звался, этот человек родился под счастливейшей звездой — ведь ему принадлежала такая красавица. Это был невысокий бледный мужчина, с усиками, тонкими, как брови танцовщицы.
Пата кивнул в мою сторону и объяснил дочери, кто я такой. Мне было так стыдно, что на лбу у меня выступили капельки пота. Джанина-ханум подошла ко мне и стала разглядывать мою саженную фигуру, как будто желая определить, сколько я могу стоить. Потом глаза ее блеснули, и, повернувшись к Джамаль-беку, она что-то шепнула ему на ухо. Тот в ответ издал какое-то подобие смеха, напоминавшее мяуканье кошки, когда ей наступают на хвост.
— А когда мы устроим эту свадьбу, дорогой папочка? — спросила Джанина у отца.
— Вечером, сегодня вечером после захода солнца в нашем загородном доме, чтобы не было лишнего шума.
Джанина снова внимательно осмотрела меня и сказала:
— Тогда пусть он сейчас поедет с нами в „Аризону“. Должна же я хоть немного привыкнуть к нему.
Эта избалованная и своенравная девчонка требовала, чтобы я отправился с ними в ресторан. Мне вспомнилась собачка, которую я видел вчера на улице Фуада Первого; ее тащила на цепочке проходившая мимо красавица. Мне казалось, что я сейчас был очень похож на ту собачку.
И вот я в ресторане, смущенно сижу за столиком. Всякий раз, как я отрываю взгляд от своего бокала, глаза мои встречаются с серьезными, задумчивыми глазами Джанины. К нам подошел какой-то почтенный господин, поздоровался с моими спутниками и предложил паше и Джамаль-беку познакомить их с одной из жен иракского принца. Мы с Джаниной остались одни. Она улыбнулась мне и спросила:
— Где вы работаете?.. Кто вы?
— В настоящее время?.. Наемный муж.
Джанина засмеялась, потом покачала головой и повторила свой вопрос серьезно.
Я не знал, что ей ответить, и молчал. Как я мог объяснить, что я безработный, что моей профессией стала теперь не работа, а ее поиски, что в моем кармане лишь полтора куруша, а весь мой „гардероб“ состоит из белой рубашки и вот этого костюма.
Мое молчание становилось невежливым, и я попросил у нее разрешения выпить стоявший передо мной бокал писки. Она чокнулась со мной и приготовилась слушать.
И я стал рассказывать ей о себе: о каморке, в которой живу, о своих товарищах и знакомых, о том, как мы убиваем время по вечерам, о разных приключениях, случавшихся со мной во время многочисленных скитаний в поисках работы, и даже о полутора курушах, бренчавших в моем кармане. Я говорил обо всем этом с улыбкой, шутил и смеялся. Джанина пересела ближе ко мне, положила голову на руки и внимательно слушала мои слова, как будто удивляясь, как это я мог оставаться таким беззаботным при той нищенской жизни, которую вел.