Шли дни, а аль-Антари-эфенди жил как во сне, упиваясь новыми для него чувствами любви и дружбы. Но однажды слуга вошел к нему и спросил взволнованно:
— Вы уже слышали новость, эфенди?
— Какую новость, малыш?
— Об отъезде господина начальника станции.
От неожиданности аль-Антари поперхнулся и не мог произнести ни слова. Потом встал и, пристально глядя на мальчика, переспросил:
— Об отъезде господина начальника станции? Где ты узнал эту новость?
— На станции.
Через несколько минут аль-Антари был уже у смотрителя.
— Неужели это правда? Что я слышу!
— Да, это так, — улыбнулся тот. — Я получил приказ о переводе и утром уезжаю.
Аль-Антари побледнел, губы его задрожали.
— Я очень ценю нашу дружбу, — сказал Хамис-эфенди. — Может быть, мы еще увидимся.
Мальчишка встретил аль-Антари глупой улыбкой.
— Вот видите, я же вам говорил!
— Я вижу только одно: тебе доставляет удовольствие приносить дурные вести. Скажи-ка лучше, ты вытер пыль со стола?
— Да, эфенди.
Аль-Антари провел пальцем по столу.
— Конечно, врешь, как всегда! — закричал он.
И, бросившись на мальчика, он стал таскать его за уши, пинать ногами, а потом толкнул захлебнувшегося плачем беднягу к дверям конторы.
В полдень аль-Антари-эфенди, осунувшийся, бледный, нервно покусывая кончики усов, побрел в сопровождении слуги к лавке Ам-Раби.
Кое-как пообедав, он остался сидеть у входа, надеясь в последний раз увидеть свою любовь. Он сидел долго. Мрак спустился на землю, и аль-Антари не знал, был ли это мрак ночи или мрак его души.
«Почему она не пришла, как обычно? — спрашивал он себя. — Что могло помешать ей? Неужели испугалась сплетен?»
Усталый и обессиленный вернулся аль-Антари домой. Сон не приходил. Лишь под утро удалось немного забыться.
Очнулся аль-Антари от громкого стука в дверь. Слуга сказал ему, что уже одиннадцатый час, в конторе собралось много народу, а на станции провожают смотрителя.
Аль-Антари вскочил. Спустя несколько минут он уже бежал на станцию. Там он увидел толпу людей. В центре ее стоял Хамис-эфенди. Расталкивая окружающих, аль-Антари протиснулся к нему.
— Я захворал и чуть было не лишился возможности попрощаться с тобой. Но я превозмог себя и все-таки пришел, — сказал он, пожимая смотрителю руку.
Тот ободряюще похлопал его по плечу. Аль-Антари смотрел по сторонам, разыскивая в толпе свое сокровище, надеясь в последний раз поймать ее взгляд.
Послышался шум подходящего поезда, замелькали вагоны… Когда поезд остановился и Хамис-эфенди протянул на прощанье руку, аль-Антари не выдержал и взволнованно спросил:
— А госпожа Хамис, ваша жена… Где она?
— Она уехала раньше, утренним поездом, — ответил смотритель, поднимаясь в вагон.
Аль-Антари оцепенел. Провожающие бросились к окну вагона, выкрикивая слова прощания. Поезд медленно тронулся. Аль-Антари стоял молча и неподвижно, провожая поезд взглядом, полным тоски и муки…
Днем слуга принес аль-Антари кофе. Отхлебнув глоток, он нахмурился и проворчал:
— Что это за кофе? Где ты взял такой?
— Я всегда такой варю, эфенди. Клянусь Аллахом!
— Врешь, негодяй, — резко оборвал его аль-Антари и отшвырнул стакан.
На следующее утро мальчик сообщил, что пришла прачка.
— А чем же будешь заниматься ты, бездельник?! — закричал аль-Антари. — Незачем женщинам входить в мой дом!
И потекли дни, один за другим, унося с собой остатки былой аккуратности в костюме и внешности аль-Антари и мягкости в его характере. Он опять надел свой старый сюртук. Целыми днями сидит он в кофейне Маноли. Потом стоит на мосту и смотрит на женщин, а глаза его полны усталости и горя. Когда мимо проносится скорый поезд, аль-Антари покидает свое место и идет домой, волоча ноги в запыленных сандалиях. По пятницам он снова возле мечети — рассматривает жителей аль-Мухасаны, когда они толпятся у бассейна, совершая омовение, а по средам спорит и торгуется на базаре, не успокаиваясь до тех пор, пока не подерется.
Иногда вечерами у него появляется желание завернуть в лавочку Ам-Раби и излить все, что томит его душу. Он сетует на жизнь, в которой одни только муки, и проклинает судьбу, так безжалостно разделяющую людей. А когда взгляд его падает на дорогу, он умолкает, и из груди его вырывается тяжкий вздох, полный сожаления о мечте, которая была и исчезла…