Однако, если все то золото, которое ежедневно проходит через эту улицу, извлечь на свет божий, здесь по ночам не потребовались бы фонари. Впрочем, это лишь метафора. Самого желтого металла на этой улице не увидишь. Попадая сюда, золото как бы трансформируется, изменяет свою форму и цвет. Оно мягко шелестит листками чековых книжек, вспыхивает электрическим светом на табло в операционном зале нью-йоркской биржи, выскакивает черными знаками на бесконечных телетайпных лентах… Но от того оно не менее ощутимо.
Финансовое могущество Нью Йорка огромно. Здесь находятся штаб-квартиры крупнейших банков. Здесь живут и миллиардеры из миллиардеров. В США 1 % самодеятельного населения владеет более чем тремя четвертями акций корпораций. И многие из самых крупных держателей акций проживают в Нью-Йорке.
В банковском районе Нью-Йорка работает более 50 тысяч служащих. Они с утра на посту. Истинные же властители этих мест — владельцы банков, короли биржи — приезжают попозже в своих огромных роскошных, иногда бронированных машинах в окружении ливрейных шоферов, телохранителей и секретарей. Рядом с Уолл-стрит, на набережной Ист-Ривер, есть маленький аэропорт, куда миллионеры прибывают на гидросамолетах и вертолетах из своих загородных резиденций.
Про Фондовую биржу Нью-Йорка говорят, что, когда на ней чихают, на биржах Лондона, Парижа, Цюриха, Амстердама заболевают гриппом.
Мне пришлось как-то побывать на Фондовой бирже. Она производит удручающее впечатление. Посетители могут наблюдать за деятельностью биржи с галереи. Внизу зал, в нем разбросаны стеклянные островки, где оформляются операции по продаже и покупке ценных бумаг. На световом табло мелькают цифры котировок, маклеры бегают, кричат, машут руками. Порой кажется, что попал в сумасшедший дом. Крупнейшие банки и тресты имеют здесь своих постоянных представителей, с постоянными местами, цена которых равна десяткам тысяч долларов. Таких маклеров на бирже около полутора тысяч. Некоторые представляют порой интересы десятков предприятий. На бирже реально ощущаешь ту огромную финансовую мощь, которую сосредоточил в себе Нью-Йорк.
Поблизости расположены другие биржи — Хлопковая, Морская, Сахарная и т. д.
Нью-йоркские банки — главное орудие американской экономической экспансии. Банков целый набор: коммерческие, инвестиционные, промышленные, аграрные… У каждого своя «специальность», но смысл один — выкачать максимальные деньги у вкладчиков, выдавая их затем под проценты различным предприятиям. Немногочисленные финансовые монополии держат под своим жестким контролем тысячи самых различных предприятий в стране — транспортных, коммерческих, промышленных, строительных. Некоторые крупнейшие промышленные империи США одновременно являются и финансовыми. Филиалы банков Уолл-стрит разбросаны по всей стране, да и по многим зарубежным странам.
Как бы в насмешку над ханжеством американского капитализма Уолл-стрит упирается в небольшую церковь святой Троицы, расположенную на Бродвее. Церквушка эта основана в соответствии с королевской хартией в 1697 году. Нынешнее здание церкви, построенное в 1846 году, уже третье на этом месте. Здесь похоронены изобретатель Роберт Фултон, политический и военный деятель Александр Гамильтон, друг президента Вашингтона, и другие выдающиеся американцы.
Уолл-стрит выходит на Бродвей — центральную и самую длинную магистраль города, она протянулась на тридцать километров. Бродвей — единственная улица, нарушающая сетчатую планировку Манхаттана: она идет через остров наискось с юга на север. Многие думают, что Бродвей (этот большой светлый путь, как называют его американцы) весь сплошь залит огнями реклам, заполнен толпой, шумом и музыкой. Нет, на Бродвее много тихих, неприметных участков. Славу ему создает лишь та его часть, которая проходит через Таймс-сквер, получивший свое название от газеты «Нью-Йорк тайме», редакция которой расположена в районе пересечения Бродвея с 42-й стрит. Здесь и днем и ночью царит та вакханалия огней, тот ошеломляющий и в то же время удручающий разгул рекламы, которой так гордятся ньюйоркцы.
Как-то вечером я отправился на Таймс-сквер. Всюду здесь сверкали, вспыхивали и гасли миллионы разноцветных лампочек. Огни бежали по стенам небоскребов, образуя фигуры и надписи, мгновенно трансформируясь, переплетаясь, разбегаясь и вновь сходясь в причудливых узорах.
На углу одного из домов на пятиэтажной высоте укреплен рекламный экран авиакомпании «БОАК». Он имеет размер теннисной площадки. Весь экран состоит из белых лампочек, создающих ослепительный фон. И вот на этом сверкающем белом фоне возникают черные движущиеся силуэты — танцуют испанки, плывут гондолы, машут крыльями голландские мельницы. На экране проходят картины из жизни всех стран, куда летают самолеты «БОАК». Цикл длится десять — пятнадцать минут, потом все начинается сначала.
Красно-бело-синий круг диаметром метров двадцать возносит хвалу пепси-коле, заливая всю улицу нестерпимым сверканием. По бокам возвышаются столь же ослепительные многометровые бутылки «божественного напитка».
Вдруг надо мной раздается оглушительное шипение. Я невольно втягиваю голову в плечи, ожидая, что на меня налетит паровоз. Но страх мой напрасен. Это всего лишь световая реклама утюгов. Утюг величиной с трехэтажный дом шипит и пускает пар, а из-под него вылетает ослепительно чистое «электрическое» белье. А вот курильщик, выпускающий изо рта размером с большие ворота кольца дыма. «Кэмел» — лучшие в мире сигареты!»
Первые этажи домов на Бродвее — это сплошь рестораны, бары, кино, магазины дорогих вещей или, наоборот, вещей очень дешевых, изобилие лавочек с сувенирами. Захожу в один из магазинчиков, витрина которого забита самыми разнообразными вещами. Здесь продаются карнавальные маски и разные шутки-сюрпризы, фокусы и головоломки; здесь же висят дешевые галстуки и косынки, навалены горы зажигалок, колоды карт, автоматические ручки и карандаши. На столиках вдоль стен наборы открыток, иллюстрированные проспекты Нью-Йорка и других городов. А вот пепельницы, градусники, спичечницы с эмблемами города или сделанные в виде миниатюрного Эмпайр-стейт-билдинга, самого высокого здания в городе, или Статуи Свободы. А на полках, что пониже, можно найти и совсем невероятные вещи: резиновые кляпы, настоящие наручники, кастеты… Редкие посетители роются во всем этом хламе.
Прохожу несколько шагов — и снова магазин. На специальных стеллажах лежат сотни полупорнографическпх журналов, которые многомиллионными тиражами издаются в США. Они заполнены сальными анекдотами, фривольными рисунками и фотографиями голых и полуголых женщин. Чем старее номер журнала, тем он дешевле.
Иду мимо громадных зеркальных витрин роскошных баров, где в полутемных нишах или у сверкающих никелем стоек сидят немногочисленные посетители. Вот, например, бар «Демпси». Когда прославленный чемпион мира по боксу удалился на покой, он открыл заведение, привлекая в него легендарным ореолом своего имени любителей спорта. Впрочем, большинство тех, кто теперь приходит сюда, уже не видело великого чемпиона на ринге, но мода велит заходить в украшенный фотографиями и многочисленными спортивными трофеями хозяина бар, садиться за кольцеобразную стойку и выпивать пару коктейлей, рассуждая с видом знатока о спортивных делах.
Недалеко от бара «Демпси» в глаза бросается вывеска — «Музей ужасов». На пей изображена окровавленная женщина, проткнутая сотней ножей, и какие-то двухголовые скелеты. Первым «ужасом» оказывается сам хозяин «музея», стоящий у входа. Его рост 206 сантиметров, о чем гигант сам радостно сообщает.
Служитель водит меня по подвалу, в котором расположился «музей». Чего только здесь нет! И скелет двухголового ребенка, чье изображение красовалось на вывеске, и закопченые головы погибших за веру Христову миссионеров, и ботинки № 60 трехметрового великана, чья фотография висит тут же, и украшения дикарей, сделанные из человеческих костей.