– Что за бред! Я ничего не делал!
– Слушайте, – вдруг заговорил Матвей, – вы пока тут пререкаетесь, можно я в туалет-то схожу! И давайте потом уже спать, все равно ночью ничего не выясним.
С этими словами Матвей скрылся за деревянной дверцей.
– Ну раз здесь очередь, я пока в палатке погреюсь. – Марк развернулся и пошел назад к лагерю.
А Владимир остался стоять у туалета, решая, что хуже: думать, что мертвую чайку повесил кто-то из своих, или подозревать, что в лагере появился чужак. Жизнь научила его, что доверять нельзя даже самым близким людям.
Пять лет назад. Томск
Когда машина загорелась и Владимир понял, что не может открыть дверь, то почему-то не вспомнил ни сына, ни жену. Перед глазами была картинка из старого фильма, увиденного в детстве, где на костре сжигали ведьму. Она жутко орала, а он сидел и не мог оторвать взгляда от экрана, наблюдая за тем, как лицо ее постепенно превращается в почерневший череп с налепленными лоскутами кожи. Ему казалось, что нет ничего страшнее, чем сгореть заживо. Владимир еще раз со всей силы толкнул дверь, но нет, она не поддалась. А кабина заполнялась дымом. Он попытался задержать дыхание, но надолго сил не хватило. Дым ворвался в легкие, заставив закашляться. Становилось жарко. Он снова вдохнул гарь от плавящегося пластика. Сил думать уже не было, все тело сводило спазмами. Он не мог вспомнить потом, в какой момент потерял сознание, но никакой другой мысли не было кроме «дышать».
Говорят, что ждать смерти – страшнее, чем, собственно, умирать. Но он теперь знал точно, что еще страшнее – возвращаться. Тогда он не чувствовал боли. Его отравленный угарным газом организм отключился вовремя: когда начала гореть кожа, он был уже без сознания. Чувства появились позже, точнее одно: боль. В фильмах показывают, как счастливы люди, понимающие, что они выжили в катастрофе, когда они приходят в себя в больницах и видят рядом близких. Он не видел никого. Зрение еще не вернулось. Голоса слышал, как и слышал шаги, по которым определял медсестер. Их приход означал: скоро будет укол, который хоть ненадолго вернет его в сон, где нет боли. Человеческий организм совершенен, даже с таким количеством ожогов он находил силы регенерировать кожу. Так писали в умных статьях. Однако почему-то там не упоминали, что ты буквально чувствуешь, как она прирастает. И эта боль настолько сильна, что порой тебе хочется расчесать, содрать новую кожу. Да и просто умереть.
Ему сказали: «Повезло, что столкнулся с машиной сына министра из областного правительства. Был бы кто из простых, ну посадили бы его – тебе б от этого легче? А тут, ну подписал, что сам забыл поворотник включить, и лечение в Новосибирске оплатили, и еще денег дали, что не только на новую машину, но и на квартиру хватит». Так могла бы сказать и его жена. Если бы не ушла. Ее ли винить? Они и так-то уже давно жили как соседи. А тут: у тебя сосед лежачий больной, которого и сыну показывать жалко. И это не неделя, не две – она выдержала полтора месяца. Тварь. Или не тварь? Он вот смог бы так ухаживать за ней? Надо быть честным – вряд ли. Деньгами бы помогал сколько сумел – все-таки мать его сына. Но больше? Нет, не стоит судить. Баба она и есть баба – что с нее взять. И сын весь в нее – отца видеть не мог в таком состоянии. Ему бы все подарки, что из командировок привозил. А тут – судно выносить. Быстро разлюбил.
Когда спустя два года он наконец смог вернуться к полноценной жизни, от полученных денег мало что осталось. Продал квартиру в Томске, но на квартиру в Питере не хватило. Поселился в Выборге – а почему нет? С юности любил север, после армии даже думал там остаться. Финляндия рядом. Грузы возить – всегда работа найдется.
Фургон себе новый купил, так и началось. Через три года на него работало уже пятеро водителей со своими машинами, а он все больше клиентов выискивал. Деньги появились, женщины тоже. Повезло ему тогда, что при пожаре основные ожоги на спину и руки пришлись. Лицо ему поправили врачи, шрамов почти не осталось. Все, что ниже пояса, в рабочем состоянии. Правда, и сейчас он просил спину не трогать. Говорил, что шрамы до сих пор болят. Врал. Просто любое прикосновение напоминало о лечении, а значит – о боли. Секс был, ребенок тоже, пусть и в Сибири, алименты платил исправно. Задачи выполнены. Дом на окраине Выборга строить начал и даже успел в него переехать. Пока там была обжита одна комната, но это дело времени. Зато он вновь начал чего-то хотеть. Перемен. Перестать жить одним днем и перестать жить одному. Дом – не холостяцкая квартира, в нем должна быть хозяйка. Может, поэтому он и зацепился за странную идею – уехать на остров в поисках пары. А почему бы и нет? К походным условиям привычен, так что хватит скрываться, пора начинать жить.