Я обратился к Вселенной на урду, потому что Шема была царицей ночи, и это казалось вполне подходящим. Я никогда не узнаю, был ли это тон моей непристойности, стук гонга или комбинация того и другого, из-за чего меня изрыгнули из тьмы ниоткуда в темноту какого-то места. На данный момент все, что я знал, это то, что я был готов поменяться чем-то ни на что. Затем момент прошел, и мой мозг медленно собрался с силами и начал избавляться от нанесенных ударов.
Я лежал на циновке из вонючей соломы. Мои руки и ноги были связаны. Моя голова чертовски болела, пульсировала, как будто что-то хотелось вырваться. Я осторожно повернул ее, что привело к появлению множества белых огней передо мной там, где не было никаких огней. После еще нескольких подобных экспериментов я решил, что хуже всего я страдаю от легкого сотрясения мозга. Водитель не выстрелил в меня, он только оглушил меня. Моя одежда не была снята. Пьер был на месте. В жизни и во времена Ника Картера дела были еще хуже.
Что-то скользнуло по моим ногам, и я знал, что у меня есть компания. Небольшая драка проникала из двери камеры. Но и без него мое местоположение не требовало изучения архитектуры. Воздух сильно вонял. У крыс были предыдущие жильцы.
После нескольких попыток мне удалось сесть. Пятками я продирался по полу, пока за моей спиной не оказалась каменная стена. Когда белые огни перестали мигать и пульсация в моем черепе снизилась до приемлемого уровня, я проверил веревки, удерживающие мои запястья в тисках.
Оставалось только расслабиться и ждать. Я пришел повидать Османа. Теперь я решил, что у меня очень хорошие шансы увидеть его. Я получил сообщение немного поздно. Если бы я получил его раньше, я бы избавился от головной боли. Мальчики в аэропорту, как и мальчики на перекрестках и встречающий комитет здесь, не были войсками Менданике или Тасахмеда, они принадлежали Шиек. Осман занял Будану, который был расстроен смертью Бен д'Око. Китайцы производят Ак-47 так же, как и Советы.
Я сообщил о прибытии Дузы и предупредил приемную. Нас не доставили в центр Будана, потому что мы, очевидно, увидели бы признаки того, что боевые действия продолжались. Вместо этого нас привели сюда. Вопрос был в том, почему Дуза не узнал людей Османа в аэропорту? Я тоже думал, что знаю ответ. Во всяком случае, моя неспособность распознать смену караула в Будане до тех пор, пока я не оказался в ловушке, могла все же сработать лучше, чем гоняться за Османом по всем горам, чтобы задать ему вопрос.
Меня разбудили лязг ключа в замке и отпирание двери. Сон помог. Онемение рук и запястий доставляло больше дискомфорта, чем пульсация в голове. Я закрыл глаза от яркого света, почувствовал руки на ногах и нож, перерезавший веревки на моих лодыжках.
Меня подняли на ноги. Мир закружился. Белые вспышки превратились в яркий неон. Я втянул воздух и позволил паре кураторов удержать меня.
Всю дорогу по каменному коридору я играл до тошноты, изучая планировку помещения. Это было не так уж и много - полдюжины камер с каждой стороны и комната охраны слева. Мне было интересно, предоставили ли Эрике и Гансу вид на жительство. В настенных кронштейнах было четыре тусклых светильника, и единственным выходом была каменная лестница, ведущая вверх под прямым углом.
Конец прямого угла выводил нас в полутемное фойе.
Единственный свет пропускал щелевые окна. Лучшее, что можно было сказать об этом месте, - это прохлада. За фойе было несколько дверей. Я был склонен к самому большому. Там мой правый охранник - а он мог бы использовать несколько - стучал в дверь волосатым кулаком и получил вызов.
Они запустили меня с намерением поставить меня лицом вниз перед собравшимися. Мне удалось остаться в вертикальном положении. Комната была освещена лучше, чем фойе, но ненамного. Передо мной стоял стол, за которым стояли трое сыновей пустыни в черно-белых клетчатых кефиях. У того, что в центре, было лицо старого стервятника, крючковатый нос, закрытые черные глаза, тонкий твердый рот и острый подбородок. В этой паре по обе стороны от него было сильное сходство. Семейный портрет - Осман и его мальчики. Они изучали меня со всем очарованием кобр, намеревающихся нанести удар.
"Тьфу!" Хасан нарушил молчание. "Как и все собаки янки, он воняет!"
«Бегущая империалистическая собака», - нараспев произнес сын слева.
«Давайте научим его некоторой реформе мышления», - предложил другой.
"Если бы он мог говорить, что бы он сказал?" В глазах Османа блеснуло презрение.