Другая сторона стены была такой же темной. На вилле не было света. Было рано ложиться спать. Доктора не было дома. Больше никого не было. Место было заперто и закрыто ставнями, как египетская гробница, окна наверху были запечатаны так же, как и внизу. Глушитель, спрятанный во внутреннем кармане руки, плотно прилегал к Вильгельмине. Один выстрел в замок заднего входа, и я оказался внутри.
Воздух был тяжелым, как темнота. Некоторое время видимо никого не было дома. Тонкий луч моей вспышки улавливал мебель, коврики, гобелены, артефакты. Это была большая центральная комната, усеянная пуфами. К нему примыкала столовая, затем холл, а за ним - кабинет доктора. Вот где я попал в грязь.
Стены были уставлены книгами, но меня задержал массивный стол в центре комнаты. Луч моей вспышки играл на миниатюрах из папье-маше. Это была не модель экспериментальной сельскохозяйственной станции, а масштабная экспозиция руин Портариуса.
В информационных материалах, которые Хоук дал мне изучить, было упоминание о руинах. Менданике закрыл их для публики четыре года назад после аварии во время светового и звукового представления, когда колонна упала и убила пару в аудитории. В то время, когда я прочитал этот пункт, меня отошла мысль о том, что инцидент вряд ли казался достаточно важным, чтобы закрыть руины и тем самым отрезать одну из немногих туристических достопримечательностей Ламаны. Теперь я мог винить себя за то, что не зациклился на непонятном моменте. Неизвестно, как проходили римские гонки на колесницах жарким субботним днем.
Я рискнул и включил лампу. В его сиянии Портариус раскинулся во все свое время изношенном великолепии. Это была крупная городская колония, основанная после падения Карфагена.
На пике своего развития город был домом для тридцати тысяч римлян и их рабов. Теперь его модель лежала передо мной - демонстрация сломанных стен, колонн и узких улиц - место, полное очень древних призраков и, возможно, одного очень современного ядерного оружия и его ракеты-носителя. Какое благородное место, чтобы спрятать его, взобраться на него и запустить! Его можно было легко замаскировать, чтобы он выглядел как другая колонна или арка. Спутниковые камеры не смогли бы его обнаружить.
Ни в комнате, ни среди книг, ни на богато украшенном столе не было ничего, что указывало на то, что археология была увлечением доктора ван дер Меер, урожденного Мертенса. На стене была хорошая карта, показывающая, что Портариус лежит в 30 километрах - примерно в 18 милях к востоку от Ламаны, и что еще в 60 километрах к югу от Портариуса лежит Пакар. После такого большого количества ничего не подходящего все подходило идеально: отобранная команда коммандос Доктора прибывала к Ламане по два и по три за раз, направляясь на Пакар, а затем на Портариус. В цепи моих мыслей зазвенел предупреждающий звонок.
Я выключил лампу и остановился в темноте, прислушиваясь к скрежету - четвероногому, а не двуногому. Но с тех пор, как я добрался до логова, бега не было. Я закрыл дверь кабинета при входе. Я стоял сбоку от него с Вильгельминой в руке. Сквозь два закрытых ставнями окна в комнате не могло быть видно никакой борьбы. Прежде чем я вошел сзади, я не заметил никакой проводки, сигнализирующей о тревоге. Тем не менее, с таким профессионалом, как Мертенс, я мог бы споткнуться о чем-нибудь, способном предупредить Варшавский договор.
У меня не было настроения стоять и дышать пылью и перегретым воздухом, ожидая ответа. Я подошел к ближайшему окну. Ставни были металлическими опускаемыми с жалюзи. Они были прикреплен к кольцам с обеих сторон простой защелкой. Я положил люгер в карман и расстегнул их. Я позволил затвору подняться, прижимаясь к его пружине, чтобы он не закрутился. Стоя спиной к двери, мне чертовски не нравилась ситуация; Я сделался идеальным силуэтом для тренировки по стрельбе. У окна была ручка, и я повернул ее почти сразу, как только поднял ставни. Потом все кончилось.
Я не бы Killmaster N3 из-за отсутствия чувствительности. Именно эта скрытая чувствительность - пятое, шестое или седьмое чувство - сохранила мне жизнь. Когда я побежал к стене, все мои чувства вспыхнули красным. Они не могли спасти меня, но предупреждение было достаточно ясным, и когда внезапно все место стало похоже на стадион Кеннеди во время начала матча, я знал, что мои инстинкты в хорошей форме, даже если мое будущее было под сомнением.