Я ужа давно понял, насколько важны для человека стимулы, поэтому простим президенту некоторые слабости. Его работа, хотя и названа высокопарным языком научных кругов, заключалась в том, чтобы повысить доходы. И точка. Это есть, или, должно быть, его основной заботой. Как я понял, лучший президент — тот, кто это понимает, и на занятие всем остальным отводит минимальное количество времени. Если пользоваться этим определением, то президент Трипп очень хорошо выполнял свою работу.
— Присаживайся, Джейкоб, — сказал Трипп, глядя мимо меня на Стеммер. — Эвелин, не могла бы ты закрыть дверь, когда будешь уходить?
Я сделал, как просил Трипп. Эвелин Стеммер тоже.
Трип сидел за богато украшенным столом. Это был большой стол. Слишком большой и слишком заносчивый. Когда я раздражён, то замечаю, что стол мужчины, как и его машины, зачастую представляет собой, эм, компенсацию. Трипп сложил руки на столе такого размера, что на него можно посадить вертолёт, и сказал:
— Ты чертовски плохо выглядишь, Джейкоб.
Я подавил желание сказать: «Видел бы ты другого парня».
Потому что тогда бы последовала реплика в очень дурном тоне: «Лучше не будем говорить о твоих полуночных деяниях».
— Похоже, ты ранен.
— Я в порядке.
— Тебе надо бы показаться врачу.
— Уже.
Я нашёл положение поудобнее. Лекарства сделали всё туманным, как будто глаза были покрыты тонкими полосками марли.
— В чём дело, Джейк?
На мгновение он раскинул руки и затем снова положил их на стол.
— Ты не хочешь рассказать мне о прошлой ночи?
— А что такого было прошлой ночью? — спросил я.
— Это ты мне расскажи.
Так, мы играем в игры. Понятно. Ладно, я буду первым:
— Я выпивал с другом в баре. Перебрал. Когда я возвращался домой, двое мужчин напали на меня. Они, эм, похитили меня.
Его глаза расширились:
— Двое мужчин похитили тебя?
— Да.
— Кто?
— Они сказали, что их зовут Боб и Отто.
— Боб и Отто?
— Они так сказали.
— И где теперь они?
— Не знаю.
— Они в полиции?
— Нет.
— Но ты же сообщил в полицию?
— Сообщил. Может быть, ты расскажешь, в чём собственно дело?
Трипп поднял руку, как будто неожиданно понял, что стол липкий. Он свёл нижние части ладоней вместе, и начал барабанить кончиками пальцев.
— Ты знаешь студента, которого зовут Барри Уоткинс?
У меня ёкнуло сердце.
— Он в порядке?
— Ты знаешь его?
— Да. Один из тех людей, которые схватили меня, ударил его в лицо.
— Понятно, — сказал он, как будто вообще ничего не понимал. — Когда?
— Мы стояли возле фургона. Барри позвал меня и подбежал к нам. Прежде, чем я успел развернуться, один из тех парней ударил его. Барри в порядке?
Кончики пальцев забарабанили ещё сильнее.
— Он в больнице с переломами лица. Этот удар нанёс ему сильный вред.
Я откинулся назад.
— Чёрт.
— Его родители тоже расстроены. Они говорят, что хотят подать иск.
Иск — слово, вселяющее страх в сердце любого бюрократа. Я уже даже ожидал, что послышится музыка из фильмов ужасов.
— Барри Уотсон ничего не говорил о двух других мужчинах. Он помнит, что позвал тебя, побежал к тебе и всё. Двое других студентов вспомнили, что видели, как ты улепётывал в фургоне.
— Я не улепётывал. Я сидел сзади фургона.
— Понятно, — сказал он тем же тоном. — Когда эти два студента подоспели, Барри лежал на земле в крови. А ты уезжал.
— Я не был за рулём. Я сидел сзади.
— Понятно.
Опять это «Понятно». Я нагнулся ближе к нему. Стол был абсолютно пустым, за исключением слишком аккуратной стопки бумаг и, конечно же, необходимой семейной фотографии с блондинкой-женой, двумя очаровательными детьми и собакой с небрежной шерстью, прямо как волосы у Триппа.
Больше ничего. Большой стол. И ничего на нём.
— Я хотел увести их как можно дальше от кампуса, особенно, когда они применили силу. Поэтому я быстро начал сотрудничать.
— И под ними ты подразумеваешь, двух мужчин, которые… похитили тебя?
— Да.
— Кто эти люди?
— Не знаю.