— Простите мою смелость, сэр: я читал о вашем знаменитом детективе, и мне хотелось бы продемонстрировать, что великий мистер Холмс не единственный, кто владеет дедуктивным методом. — Щеголеватый немец-стюард говорил по-английски с жестким акцентом.
— Прекрасно. Каким же образом вы хотите это сделать? — вежливо осведомился Дойл.
— Надеюсь, вы согласитесь с тем, сэр, что я наблюдаю за вами лишь несколько мгновений?
— Не могу против этого возразить.
— И все же я могу сказать вам, что за прошлый год вы посетили Шербур, Париж, Женеву, Давос, Мариенбад, возвращались в Лондон, один раз в Эдинбург и дважды в Дублин. Разве я не прав, сэр?
Ничего не оставалось, как согласиться.
— А хотите, я скажу вам, как пришел к этому выводу, сэр?
Дойл был вынужден признать, что хочет.
— Я посмотрел наклейки на вашем багаже, сэр. Вернер подмигнул, покрутил маленький светлый ус и, ловко козырнув, плавно ускользнул по коридору.
Дойл только что начал распаковываться, когда в каюту, задев котелком за притолоку, влетел Иннес.
— Потрясающе хорошая новость! — заявил он. — Я нашел человека, который по прибытии в Нью-Йорк окажет нам неоценимую помощь.
— Кто же это, Иннес?
— Он дал мне свою визитку. Вот. — Молодой человек достал карточку. — Его зовут Нильс Пиммел.
— Пиммел?
— Репортер из «Нью-Йорк пост». Тебя, Артур, он должен заинтересовать. Ему присуще то, что ты назвал бы настоящим характером…
— Дай-ка я посмотрю. — Дойл взял карточку.
— И весьма приятный малый. Похоже, он знаком решительно с каждым, кто в этих Соединенных Штатах хоть что-то собой представляет.
— И чего хотел от тебя мистер Пиммел?
— Ничего. Он пригласил нас поужинать с ним сегодня вечером.
— Ты, конечно, его приглашение не принял.
— Я не вижу в этом никакого вреда…
— Иннес, послушай меня внимательно: с этого момента ты не должен искать встреч, заговаривать или хотя бы в малейшей степени поощрять какие-либо поползновения этого человека.
— Но почему?.. Он славный парень, по всему видно.
— Этот человек не славный парень, не добрый малый и вообще не нормальный человек, а журналист. Это особая порода живых существ.
— Значит, ты считаешь, что он пытается завести дружбу со мной только для того, чтобы подобраться поближе к тебе?
— Если это тот самый человек, о котором я думаю, будь уверен, он ничуть не заинтересован не только в твоей дружбе, но даже в простом знакомстве…
Два маленьких красных пятна появились на щеках Иннеса, его зрачки сузились, превратившись в щелки.
«О боже! Опять! И ведь сколько раз я уже видел эти признаки!»
— Значит, ты хочешь сказать, что нелепо и предполагать, будто я сам могу представлять для кого-либо хоть малейший интерес…
— Иннес, пожалуйста, это вовсе не то, что я хотел сказать!
— В самом деле?
— Существуют особые правила для общественных отношений на борту корабля. Этот Пиммел, или Пинкус, или… не важно, как его зовут… уже приставал ко мне. Он из тех типов, которым стоит ухватить палец, как оттяпают целиком руку, и, если его поощрить, нам не отделаться от него до самого конца плавания.
— Хочешь знать мое мнение? — Голос Иннеса звенел от возбуждения. — Сдается мне, ты зачитался публикациями на свой счет, а поскольку таких материалов хоть отбавляй, возомнил себя выше других людей. Позволю напомнить тебе, что мне двадцать четыре года, и пусть я никогда не плавал на таких кораблях, но правила поведения где бы то ни было мне хорошо известны, и я сам в состоянии решить, с кем мне разговаривать и с кем ужинать.
Желая усилить эффект своих слов драматическим уходом, Иннес повернулся, но, перепутав, вместо двери каюты распахнул дверцу шкафа. Надо отдать ему должное, он сохранил самообладание, внимательно осмотрел содержимое шкафа, как будто это и было его первоначальным намерением, захлопнул дверцу, удовлетворенно хмыкнув, и стремительно вышел из каюты, снова задев котелком за притолоку.
В тот вечер Дойл ужинал за столом капитана Карла Хейнца Хоффнера без своего младшего брата, который расположился в дальнем конце элегантного холла, в компании Айры Пинкуса, он же Нильс Пиммел, он же обладатель еще четырех псевдонимов, под которыми этот писака помещал свои материалы в шести различных нью-йоркских газетах. Пинкус-Пиммел выказал мимолетное разочарование тем, что знаменитый брат Иннеса не пожелал к ним присоединиться, но ведь червь прогрызает путь к центру яблока снаружи, а не начиная с сердцевины.
Взбешенный снобизмом Артура, Иннес без зазрения совести прошелся по полному меню анекдотов про брата, которые и выложил Пиммелу за ужином, — но что в этом плохого? В конце концов, этот американец был прекрасным собеседником и к воспоминаниям о службе Иннеса в рядах королевских фузилеров выказывал ничуть не меньший интерес, чем ко всему, что имело отношение к прославленному писателю. Сам же Пиммел оказался сущим кладезем историй о Нью-Йорке, особенно о своих похождениях с красотками из бродвейских шоу.
— А что, мне ничего не стоит познакомить тебя с некоторыми из тех девиц, — заверил его Пиммел. — Как тебе вот такая идея? Почему бы нам вдвоем не прогуляться с компанией этих очаровашек вечерком по городу, а еще лучше — устроить вечеринку? Пусть они придут к нам в гости! Хочешь еще вина, Иннес?
Хороший малый этот Пиммел!
Дойл очень скоро осознал, что, как почетный пассажир, он будет проводить каждый вечер в обществе капитана Хоффнера, столпа мореплавания, кладезя морской статистики, ревнителя корабельного этикета, знатока таблиц приливов и отливов, который, похоже, был всерьез настроен вести застольные разговоры на подобные темы. Артур принялся задавать почтенному шкиперу вопросы об «Эльбе», полагая, что, по крайней мере, столь близкий ему предмет подвигнет капитана к живому, заинтересованному изложению, но просчитался. На каждый вопрос следовал точный, исчерпывающий, но краткий и сухой ответ, словно параграф из морского справочника. За долгие годы службы на море капитан приобрел множество познаний, но не обзавелся ни по одному вопросу собственным мнением и, по всей видимости, никогда в жизни не раскрывал ни одной книги. Даже написанной самим Артуром Конан Дойлом.
От других почетных гостей, разделявших трапезу за капитанским столом, увлекательной беседы тоже ждать не приходилось. То были пивные бароны из Баварии, решившие вместе с ухоженными женами совершить ознакомительное турне по пивоварням Среднего Запада. Английским они владели более чем скромно, да и эти свои скромные познания предпочитали не использовать. Большую часть ужина они ловили каждое слово Дойла так, как будто всякое его высказывание содержало тайный религиозный смысл. Оказывается, Шерлок Холмс в Германии значил очень много.
Обычно «синдром знаменитого автора» развязывал Дойлу язык, и он, наслаждаясь вниманием слушателей, заливался соловьем, но нынешняя его аудитория мало к тому располагала, а вид того, как увлеченно и оживленно беседовал Иннес с чертовым борзописцем, и вовсе портил настроение. Вдохновения не было; бедный Дойл чувствовал себя таким же занудой, как педантичный капитан Хоффнер. По мере того как унылые паузы между репликами становились все длиннее, скрип ножей о фарфоровую посуду начинал казаться оглушающим.
— Кажется, я где-то читала, что вы, мистер Дойл, питаете неиссякаемый интерес ко всему оккультному, — решилась вступить в беседу единственная за столом англичанка, до сего момента хранившая настороженное молчание.
— Это правда, — кивнул Дойл. — Интерес, который умеряется прирожденным здоровым скептицизмом, — поспешил добавить он.
Хмурые лица за столом оживились. Жены бюргеров обрушили на Хоффнера водопад немецких слов, видимо, подбивая его на некое высказывание или действо с участием Дойла. Некоторое время Хоффнер стойко держался под этим напором, однако потом, с прочувствованно-извиняющимся видом, обратился к знаменитости:
— Похоже, некоторые из моей команды убеждены, будто у нас на борту есть призрак.