Четверг
Как существует горизонт зрительный, существуют также горизонты слуха, осязания, обоняния, разума и… Далее идти не подобает.
Пятница
Обрати внимание, как наши жесты, движения, действия мгновенно окаменевают, едва вступив в прошлое, словно погружаясь в «увлажненный» воздух. И все это остается нерушимым и незыблемым на веки вечные. Ничто не может изменить их позицию, завершенную позицию. Каждое мгновение мы порождаем статуи. Это поразило меня, как внезапное видение: настаивая на этом, можно сойти с ума.
Суббота
Я пишу, как вскрывают себе вены. Пишу, чтобы отсрочить признание, — это словно отсрочка наказания…
Воскресенье
Я вышел, когда уже смеркалось. Вытянувшиеся в длину Афины: за четверть часа уже выходишь за город. Однако по дороге повстречалась девушка такого болезненного вида, такая опустившаяся, что даже этого скудного пространства, казалось, было для нее слишком много. Перед борделями — длинные очереди: лица у всех терпеливые и не выражающие ничего.
Понедельник
Предметы (неодушевленные) постепенно вступают по их собственному желанию в мою сознательную жизнь.
Вторник
Первое мая. Я прошелся по улицам. Кажется, будто весна действует наоборот — не снизу вверх, а сверху вниз, погружая тебя в землю.
Среда
Послезавтра. Послезавтра вечером. Что породит вздутая луна?
От Саломеи ничего нового.
Четверг
Я взял Паскаля. Раскрыл книгу на «Мемориале».
«Примерно с половины одиннадцатого и примерно до получаса после полуночи
Слово написано посредине строки заглавными буквами, словно команда отряду, приводящему в исполнение приговор.
Стратис пошел прямо к освещенному окошку кассы. Поднимаясь, поздоровался слева с Николасом и Нондасом, справа, чуть выше — с Лалой и Сфингой, сидящими на скамье со стороны Одеона. Калликлис стоял перед ними, жестикулируя, спиной к нему.
Саломея еще не появилась. Тем не менее, он взял семь билетов.
Когда он опускал сдачу в карман, к нему подошел коротышка и, указывая пальцем на большие врата, сказал:
— Проходите!.. Вечный Парфенон!..
— Проходите!.. Утраченная красота!..
— Проходите!.. Развалины славы!..
Профессиональный гид…
На всех языках…
Он громко чеканил ямбы. Стратис не ответил. Человечек обращался к нему по-итальянски, по-английски, по-французски. Стратис посмотрел на него. В полнолуние лицо его казалось посыпанным мукой и имело глубокие морщины, проведенные множеством профессий.
— У меня есть античные монеты, — сказал он, словно на исповеди. — Вот это — античный обол.[78] Посмотрите: на нем изображен итифаллический сатир — совершенная работа!
Монета, извлеченная из кармана брюк, сияла в холодном свете. Стратис взял ее: рассмотреть что-либо было невозможно. Он вернул обол и молча посмотрел на дорогу, ожидая появления Саломеи. Фары автомобилей с длинными антеннами примешивались к ее отсутствию.
— У меня есть также уникальная коллекция светильников: все позы классической древности, независимо от пола…
— Независимо от пола… — повторил Стратис, словно под гипнозом.
Человечек приподнялся на носках туфель, отчего оказался еще ближе:
— Вот! Сапфические и юношеские[79] с потрясающими подробностями. Если желаете взглянуть на них после осмотра… Дома у меня спокойно и удобно для страстных любителей…
Фары время от времени обнажали кустообразный стебель, агавы.
— …Это в двух шагах отсюда. Дом, где царят доверие и понимание. Сегодня могут прийти и натуры, которые позируют…
Рыжий верзила склонился к окошку кассы. За ним следовала толстенная дама с волосами кукурузного цвета, издававшими удушливый запах. Стратис не ответил. Гид пошел к новым клиентам и снова заладил свое. Стратис спустился к Николасу. Нондас язвительно сказал:
— «Fabrice oubliait complètement d’être malheureux».[80]
— Да, конечно, — рассеянно ответил он.
Он то и дело поглядывал на дорогу.
— Посмотри, какой народ прибывает, — сказал Николас. — Похоже на премьеру на площади Оперы.[81]
Люди появлялись самые разные — и греки, и иностранцы. Бородатый француз, дочь которого время от времени повторяла необъяснимое: «Maman, il fait une brume intensive».[82] Лодыжки у нее были тяжелые. «Если бы я остался во Франции, то мог способствовать зачатию подобного создания», — подумал Стратис. Затем появилась светская ватага, что чувствовалось по манере произношения «н». Затем — компания соседей. Девочка говорила: «Здесь день… Здесь ночь…». Юноша, явно уроженец Ионических островов, продолжил: «А здесь — Плака… Какая Плака красивая!».[83] И все компания захохотала. Затем появился учитель с десятком детей. Он рассказывал об Акрополе, цитируя Плутарха.
78