— Откуда тебе все это известно?
— Эх!.. Бывают минуты, когда исповедуются, — гордо намекая на что-то, сказал Нондас и устремил взгляд в потолок. — Бедняжка! Он поступает с ней так жестоко, почти с ума ее свел… А ведь она вовсе не дурна собой…
Он надел пиджак и сказал:
— Пошли!
Он стал торопливым и гурманом. Стратис последовал за ним.
Несмотря на то что окна были распахнуты настежь, в комнате, где их приняла Сфинга, стояла духота, а слишком массивная готическая мебель делала комнату еще теснее. В глубине комнаты стояли стол и два кресла того же стиля. На стенах висели старинные музыкальные инструменты, напоминавшие крупные вздутия, а между ними — выцветшие копии картин Дюрера и Брейгеля. Далее, в углу, у застекленной двери стоял низкий диван афинского типа, казавшийся легким, словно скорлупа ореха.
Все были в сборе. Лала сидела на самом краю дивана. Калликлис увлеченно рассказывал:
— …Газет я не брал в руки с тех пор, как демобилизовался в двадцать втором. От одного вида толстых букв, которыми набраны передовицы, меня тянет на рвоту. Никогда не мог понять, почему частному лицу, которым, как правило, оказывается какой-нибудь подлец, дозволено распоряжаться столь грозной силой, но ни тебе, ни мне не разрешается иметь личное артиллерийское орудие.
Сфинга была довольна оживлением, с которым проходила встреча в ее доме. Она была в «рясе» и разносила угощение — узо[128] и маслины.
— Хотелось бы мне иметь персональную пушку, — серьезным тоном отозвался с другого края Николас.
Все повернулись в его сторону.
— Да, мне хотелось бы иметь возможность вывозить ее на прогулку по воскресеньям от дома до Глифады,[129] делая время от времени остановки и отдавая обслуживающему персоналу приказ лелеять ее, начищать до блеска и заряжать, а затем, когда собравшаяся толпа уже приготовится к залпу, — приказ разрядить!
— А если бы тебе пришла в голову мысль пальнуть, что тогда? — резко спросил Калликлис.
— Бросил бы монету.
— С ума сошел!
Из того же угла раздался голос Лалы:
— Пушка Николаса кажется мне забавной. Я ехала бы за ней на двуколке, выкрашенной в яркие цвета, и держала бы веревочку… Как она называется?… Ну, та, которую дергают для выстрела?
— А если бы монета упала так, что нужно открыть огонь? — спросил Николас.
— Я бы закрыла глаза, дернула за веревочку и — как Бог положит.
— Молодчина, Лала, только ты меня понимаешь, — сказал Николас.
— Пушки убивают, — сказал Калликлис таким тоном, будто разговаривал с несовершеннолетними.
— Все убивает, — сказала Лала, и глаза ее снова потускнели.
Теперь Сфинга сидела у стола, а рядом с ней — Нондас. Стратис подошел к ним.
— Хорошо, что ты пришел, — сказала Сфинга. — А я уже думала, что мы тебя больше не увидим.
— Почему же? — спросил Стратис.
— У каждого свои трудности, — сказала Сфинга, стараясь говорить как можно более приятным тоном.
— Да, иногда бывает Голгофа, — сказал Нондас с выражением солидарности.
— Я не знаю, что такое Голгофа. Знаю только, что восхождение на вершины требует мужества.
Сфинга строго взглянула на Нондаса и снова обратилась к Стратису:
— Действительно, ты уже несколько дней не показывался у Лонгоманоса. Сегодня он спрашивал о тебе. Лонгоманос к тебе весьма расположен. Развлекаясь шутками Николаса, ты ничего не достигнешь: нужно совершенствовать высшие духовные силы, которыми мы обладаем.
Нондас меланхолически поднял глаза к потолку.
— Высшие! — произнес он со вздохом.
Пальцы Сфинги нервно застучали по столу:
— Принеси мне вон тот стакан воды, — сказала она Нондасу таким тоном, каким отдают приказания слуге.
На столе перед ней стояли три чистых стакана. Нондас повиновался. Лицо у него было в поту. Сфинга продолжила разговор со Стратисом:
— Да, сегодня утром я виделась с ним. Он отправился за покупками на улицу Афинас. Представь себе: Лонгоманос за покупками! Мир, ты попираешь меня, так и я тебя попираю! Нужно было послушать его. «Выживет тот, — говорил он, — кто сумеет смотреть в глаза завтрашнему дню, невзирая на эту человеческую грязь. Мы живем во времена апокалиптические. Борьба тяжела. Только тот достоин спасения, кто сумеет заковать свое сердце в железо».
Нондас вернулся со стаканом и ждал. Сфинга не обращала на него ни малейшего внимания. Подошел и Николас.
— Кажется, пора, — сказал он Стратису.
Нондас утер пот со лба, продолжая держать ненужный стакан. Стратис поднялся.