– Ох…
Потревоженные насекомые беспокоятся, заползают на ботинки Китнисс и торопятся выше. Она поднимается, отряхивается и, лишь отойдя в сторону, вспоминает про сумку, из которой торчит кончик заячьего хвоста, – ее маленький вклад в восстановление Двенадцатого.
Широкая лямка давит на плечо, едва сумка оказывается на месте, на мгновение напоминая Китнисс о шрамах, раскрасивших его. Тяжело вздохнув, она пытается прогнать память о прошлом: слишком много в нем было боли, а ей надо идти дальше. Они так договорились.
В городе шумно и красочно: те, кто почти три года назад вернулся сюда, чтобы заново отстроить свои дома, не теряли времени даром. Вдоль новых улиц выстроились аккуратные белые домики, наряженные разноцветными ставнями, то тут, то там встречается цветник или просто ухоженная лужайка. Раньше о таком и помыслить было нельзя, зато теперь все стало былью.
– Привет, Китнисс, – слышит она в след и натягивает улыбку, кивком отвечая незнакомцу.
Кажется, они виделись в столовой у Сей, но Китнисс не уверена: так много людей обращаются к ней по имени, а она до сих пор даже не всех их различает между собой.
Из трубы «Вкусной похлебки» идет дым, а возле входа толпятся завсегдатаи: приличная еда по сходной цене быстро сделала это заведение хорошо посещаемым. Китнисс пробирается к задней двери и проскальзывает внутрь. Там душно и пахнет гороховым супом.
– Заходи, милая, – Сей замечает ее почти сразу. – Голодная?
Китнисс бросает куртку на стул, а сама следует за хозяйкой на кухню.
– Да, но я поем дома, – она выкладывает на стол кролика и белку. – Сегодня по скромному.
– И за то спасибо, – улыбается старая женщина. – Этой толпе шахтеров и строителей главное чтобы было понаваристее и пожирнее, да за малые деньги. Если бы не ты, мне, наверняка, пришлось бы поднять цены.
Китнисс кивает, присаживается на краешек стула.
– Как в целом? – спрашивает она.
Сей расплывается в широкой улыбке.
– Все своим чередом, милая. Работы много, но я не жалуюсь. Может, все-таки перекусишь?
Китнисс пожимает плечами, оглядываясь вокруг. Ее взгляд задерживается на румяном каравае, выложенном на столе, и желудок ворчливо шумит.
– Гейл сегодня готовит ужин, я обещала, что буду вовремя и с хорошим аппетитом.
Лицо Сей сияет.
– Я всегда говорила, он хороший парень, и так о тебе заботится!
– Да, он такой… – тихо отвечает Китнисс.
Она неловко отводит взгляд и пытается сменить тему.
– Ты занялась выпечкой?
Хозяйка качает головой.
– Куда уж мне? Тут недалеко открылась пекарня, вот и прикупила немного: пару караваев да булочек в придачу. Пальчики оближешь!
Дыхание Китнисс на секунду сбивается.
– Пекарня? – в серых глазах вспыхивает интерес.
– На соседней улице, – как ни в чем не бывало отвечает Сей. – Если посетителям понравится, буду покупать больше…
Старуха говорит еще, но Китнисс уже не слушает. Внутри нее поднимается волнение. И страх. Пекарня. Она не осмеливается произнести свои чаянья вслух, но сердце начинает биться чаще.
Вдруг?..
Торопливо простившись и пообещав зайти на следующий день, Китнисс выходит на улицу. Подступающая прохлада нисколько не охлаждает ее пыла: озираясь, словно воровка, она проскальзывает между домами, лавирует в толпе прохожих и останавливается только перед нарядным домом с новой вывеской «Пекарня».
Дверной колокольчик заливается песней, когда Китнисс отваживается войти, но внутри никого нет. Прилавок ломится от нескольких корзин с разными булочками, позади, на полках, лежат плетенки, рулеты и торты, запах – пленительно сладкий запах свежего хлеба – влечет и дурманит.
За приоткрытой дверью кладовой мелькает светловолосый парень. Он исчезает быстрее, чем Китнисс удается его разглядеть, но и этого хватает, чтобы она почувствовала слабость. Ноги подкашиваются, и Китнисс хватается за прилавок, лишь бы не упасть.
– Одну минуту, – кричит пекарь, – я сейчас выйду!
Ей смутно кажется, что она не знает этого голоса, но ведь прошло три года – просто забыла…
– Добрый день! – отряхивая руки, парень выходит к ней. – Чего желаете?
Китнисс слышит, как хлопают ее ресницы. Она молчит и смотрит не на Пита.
Секунды утекают, но она молчит; просто пялится и не двигается.
– Мисс? – пекарь волнуется, его светлые брови сходятся на переносице. – Вам плохо?
Китнисс чувствует, как кровь застыла в венах, скорее всего она побледнела, иначе не стал бы парень переживать, и все же…
– Я искала хозяина пекарни… – выдавливает она.
Блондин чуть смущенно улыбается.
– Это я, мы знакомы?
И она срывается: дверь хлопает, недовольно ударившись об косяк, колокольчик надрывается где-то уже вдали, а Китнисс все бежит. Слезы текут, не спрашивая ее разрешения, приближающиеся сумерки раскрашивают небо разводами алого и золотого, а она не может остановиться. Снова падает, но не поднимается. Ревет, закрыв лицо руками. Плотину ее боли прорвало, так внезапно и некстати. Рыдания душат, и Китнисс позволяет себе эту истерику, она давно так не плакала. С тех самых пор, когда умерла Прим…
Наконец, Китнисс приходит в себя, и только сейчас замечает, что над ее головой раскинулись звезды. Она переворачивается на спину и разглядывает долго их. Медведица, ковш… В ночь перед Бойней они с Питом в точно таком же небе выискивали созвездие надежды. Не нашли.
Она резко встает, вытаскивает соломинки, застрявшие в волосах, и, не оборачиваясь, идет к дому. У нее теперь другая жизнь: без Прим, без Пита.
Гейл. Друг, напарник. Любимый.
От ее дома веет теплом: новенькое крыльцо, еще блестящая черепица на крыше и свет в окнах первого этажа. Китнисс старается не смотреть налево, туда, где затянутые травой, покоятся развалины его дома: когда бомбы Сноу сыпались на Двенадцатый, Деревня победителей тоже попала под обстрел. Первое время после возвращения, она не видела ничего вокруг себя, просто тонула в собственном горе, а потом – когда жизнь, мало по малу, снова пустила в ней корни – Китнисс поняла главное: Пит не вернется. Ему некуда возвращаться.
Гейл дремлет на диване в гостиной. Китнисс бесшумно снимает куртку и сапоги, еще раз пробегается пальцами по волосам – одна травинка осталась.
Она присаживается возле Гейла прямо на ковер. И смотрит. Во сне черты его лица разглаживаются, и Китнисс думает о том, что он красивый.
«И любимый», – снова повторяет сама себе.
Ее пальцы касаются черной прядки возле его уха, поправляют ее, и Китнисс тепло улыбается, стоит Гейлу приоткрыть глаза.
– Тебя долго не было, – сонно произносит он.
– Заболталась с Сей, – врет Китнисс.
Парень хмурится, словно сомневается, но все же кивает.
– Пойдем есть, наверное, все уже остыло.
За ужином Китнисс неразговорчива: она и в лучшие дни не щебетала, как пташка, а сегодня ей особенно тоскливо и хочется поскорее скрыться в своей комнате – только друга не хочется обижать. Гейл рассказывает о последних новостях на службе – после революции его назначили главой местной охраны: правительство набирает добровольцев для работ на полях в Девятый, арестовали двух мошенников, обвиненных в спекуляции алкоголем, завтра придет поезд с очередной почтой из Капитолия и дистриктов – такой теперь ходит два раза в неделю.
– Расскажешь?
Китнисс не сразу понимает, что он обращается к ней.
– Что?
Гейл вздыхает, откладывает вилку.
– Расскажешь, что тебя беспокоит?
Она прячет глаза. Китнисс и мысли не допускает о том, чтобы признаться про поход в пекарню.