Или думал, что хочет.
Держи рот на замке, говорила я себе, но я никогда не умела слушать свой голос разума. Он задел что-то, что я пыталась скрыть, затронул разочарование, которое теперь накатывало быстрее, чем я могла его остановить, и я даже не была уверена, почему.
— Просто… то, что очень трудно, не является веской причиной не делать этого.
Он отступил, обидевшись.
— Дело не в том, что это трудно.
Я попыталась скрыть свой скептицизм и, видимо, не смогла.
— Это не так, — сказал он. — Дело в принципе.
— Дело в принципе? — Я подавила невеселый смех. — Твои люди просят тебя о помощи, а ты отказываешься из-за какого-то принципа?
— Это просто не то…
— Моя сестра умирает.
Я выпалила эти слова на одном неровном дыхании.
— Моя сестра умирает, и весь мой город умирает, Вейл. А все остальные думают, что мы можем надеяться, или молиться, или мечтать, чтобы выбраться из этого. Они такие же, как ты. Они отказываются искать лучшие ответы из-за своих принципов. Потому что это просто. И каждая секунда, которую они теряют в ожидании глупой мечты, — это еще одна потерянная жизнь. Это кто-то, кто для другого, где-то, является самым важным человеком в мире.
Вейл и глазом не моргнул. И я не понимала, почему, но я не могла перестать говорить. Слова просто лились из меня.
— Я знаю, каково это — быть беспомощной, — выдавила я из себя. — Ты не знаешь, каково это — быть окруженным пятью мужчинами и знать, что ты не можешь помешать им причинить тебе боль. Ты не знаешь, каково это — видеть, как увядают и умирают люди, с которыми ты вырос. Ты…
Ты не знаешь, каково это — смотреть на свою смерть.
Я запнулась на этом.
— И я не могу никого винить в невезении и несчастье, — сказала я. — Но если я когда-нибудь узнаю, что у кого-то был шанс помочь им, что у кого-то был шанс спасти хотя бы одну из этих жизней и он отказался от спасать их…
Я моргнула и увидела свою сестру, медленно превращающуюся в пыль — мою живую сестру, которая была всем, чем я не была, которая была жизнью, когда я всегда была смертью, которая была такой теплой, когда я всегда была холодна. Моя прекрасная сестра, которая заслуживала процветания гораздо больше, чем я.
Я не останавливалась, чтобы отдышаться. А когда я все-таки вдохнула, это был рваный, отвратительный звук, прерванный почти всхлипом.
Вейл схватил меня за плечо. Его большой палец провел по моей коже, прямо по границе выреза моего платья. Что-то в этом прикосновении успокоило меня. Оно утешало, успокаивало и задавало вопросы.
Мое лицо было горячим от смущения. Я не должна была ничего этого говорить. Это было неуместно.
Другая рука Вейла потянулась к моей щеке, и когда он отдернул ее, его пальцы были мокрыми. Он мгновение смотрел на это — на мои слезы на костяшках пальцев — а потом снова на меня. Я выпрямилась и отошла от него. Я чувствовала себя неустойчивой. Истощенной.
Он был спокоен. Просто смотрел на меня. Задумчиво.
— Я сожалею…, - начала я.
Но он прервал меня, сказав:
— Я хочу, чтобы ты показала мне мою кровь.
Я СДЕЛАЛА ВСЕ, ЧТО ОН ПРОСИЛ. Нам пришлось зайти в три разные комнаты, прежде чем мы наконец нашли ту, где стена была достаточно свободна для моих приборов. Я задула все свечи и установила свой объектив. Часть меня не хотела рисковать, используя ее здесь, ведь они с каждым разом становятся все дороже, и если эта сломается, мне придется искать деньги на другую, но мне было важно выполнить просьбу Вейла.
Я хотела, чтобы он увидел в себе то, что я видела в нем каждый день. Его красоту. Чудо.
Когда его кровь расцвела на стене, я сделала маленький вдох. Я делала это каждый раз.
Выражение лица Вейла было абсолютно неподвижным, за исключением очень, очень небольшого расширения глаз. Он медленно наклонился вперед и уперся предплечьями в колени.
— Так вот оно что.
— Вот и все.
— Почему он так выглядит? Как точки?
— Это твоя кровь на самом низком уровне. Очень, очень низком.
Он издал низкий, неубедительный звук в горле.
— И что в ней особенного? В чем отличие?
Я встала и подошла к стене, рассматривая его кровь вблизи, как делала это много раз до этого.
— Видишь, как она движется? Она отличается от человеческой крови. Цвет тоже. Форма. Она разрушается по-другому. — Он молчал, не останавливая меня, и я обнаружила, что погружаюсь в свой собственный энтузиазм, объясняя ему все, чем его кровь отличается от человеческой, все маленькие способы, которыми магия его природы и его богини пропитала ее. Все способы, с которыми она противостоит смерти.