Неважно, что Вейл жил здесь гораздо дольше, чем чума. Неважно, что мы уже много раз приносили жертвы Витарусу, и ничего не получалось. Неважно, что у них не было никаких доказательств того, что Витарус вообще помнит о нас, помнит, что проклял нас.
Нет, логика не имеет значения перед лицом страха и эмоций. Логика падает на колени перед ненавистью, а ненависть расцветает в страхе, а мой народ был в ужасе.
Я тоже был напугана.
Теперь я так хорошо знала кровь Вейла. Я знала, как она будет выглядеть, пролитая на ступеньки его дома, и лица людей, которые пришли убить его. Я препарировала множество животных, множество трупов. Я знала, как выглядел бы Вейл с выдранными кишками.
Я подняла глаза к небу. Солнце стояло уже высоко и светило мне в спину и лоб сквозь листву деревьев. Но кое-чего я не знала. Я не знала, что может случиться с вампиром при дневном свете. Я думала, что после всего увиденного, известное — самое страшное. Но эта неизвестность вызывала у меня тошноту.
Я почувствовала запах огня раньше, чем увидела его. Во время чумы человек узнает запах горящей плоти.
Наконец, сквозь ветви деревьев я увидела ворота владений Вейла, открытые и плавно покачивающиеся на ветру.
Я пришпорила коня и рванула через них.
Позади меня Фэрроу выкрикнул мое имя, но я проигнорировала его.
Потому что передо мной была только кровь.
Глава
17
Вейл сражался с ними.
Дом был залит кровью. Кровь стекала по белому каменному фасаду, лилась из разбитого окна на втором этаже, где на битом стекле висело обмякшее тело, а меч болтался в его неподвижной руке.
Кровь окрасила ступеньки парадного входа, там виднелись разводы, лужи. Были видны отпечатки рук на двери, на ручках. Кровь струями стекала по дорожке, скапливаясь в промежутках между кирпичными плитами. Она стекала в кусты роз. В траву.
Ужасно ли, что я не ужаснулась? Ужасно ли, что я испытала облегчение?
Потому что вся эта красная кровь была человеческой. Кровь, которая принадлежала безжизненным телам, разбросанным вокруг территории. Их было так много, что я не могла их сосчитать. Здесь произошла резня.
Фэрроу сказал мне, что Томассен пришел с двумя десятками человек. Наверняка мало кто из них остался.
Может быть, Вейл сбежал. Может быть, он…
Но потом, когда моя лошадь замедлила ход за воротами, я увидела это: черную кровь, смешанную с красной. Пятна в траве, вдоль тропинки. Еще больше ее на тропинке к задней части дома.
Слишком много.
Я пришпорила коня и помчалась к задней части дома, не обращая внимания на то, что Фэрроу зовет меня к себе.
И когда я увидела его, мое сердце упало и подпрыгнуло одновременно.
По какой-то причине у меня в голове пронеслась фраза: «Вейл».
Мой Вейл.
В живых осталась лишь горстка людей, но Вейл был так ранен, что уже не боролся. Они вытащили его наружу. Он стоял на коленях в саду, вокруг него лежали белые и красные лепестки цветов. Его голова была склонена, черные волосы закрывали лицо. Его крылья были раскрыты, белые перья блестели в лучах дневного солнца — довольно жуткий контраст с пятнами черной крови и открытыми ранами от ожогов.
При моем приближении он поднял голову, показав лицо, испещренное черными ожогами.
Его глаза расширились.
Я даже не успела остановить свою лошадь, как соскочила с нее и побежала, я бежала и бежала…
Я бросилась на Вейла, упав на колени перед Томассеном.
— Остановитесь! Хватит!
Мир словно остановился. Священник и четверо мужчин за его спиной слегка отступили назад, словно им нужно было время, чтобы понять, действительно ли я здесь.
Сзади на мое запястье легло грубое прикосновение. Беспокойство. Сдержанность. Это так о многом говорило.
— Мышка… — прохрипел Вейл.
Его голос звучал так пусто. Он напомнил мне голос Мины, которая так близка к смерти.
Я не смотрела на него, хотя так остро ощущала его присутствие позади меня, слабое тепло его тела, когда моя спина была всего в нескольких дюймах от него.
Вместо этого я встретилась со взглядом Томассена и отвернулась от него. Последователь не был ранен, хотя кровь заляпала его одежду. Неужели он стоял в стороне и позволил остальным вести бой? Ждал, пока они достаточно измотают Вейла, чтобы вмешаться и нанести последний удар?
— Прекратите это безумие, — сказала я.
Его замешательство исчезло, и он снова почувствовал ненависть. Он схватился за меч, его взгляд ненадолго упал на мой топор, боги, да разве это вообще можно считать топором? Он был едва ли больше, чем топор, но потом он вновь вернулся к моему лицу.