Спустя какое-то время я неловко прочистила горло.
— Мы можем где-нибудь присесть? — спросила я.
— Присесть?
— Да, присесть. У тебя здесь должно быть много стульев. Ты же ничего не делаешь, кроме как сидишь, находясь здесь, в этом особняке в одиночестве весь день и ночь.
— Разве я похож на того, кто только и делает, что сидит?
Он сделал еще один шаг, и я, сама того не желая, оглядела его с ног до головы.
Нет, он выглядел так, будто много двигался. Возможно, иногда поднимал тяжелые вещи.
Я вздохнула, расстроенная.
— Ладно. Если хочешь, мы можем поговорить здесь, в дверном проеме.
Он, казалось, раздумывал над этим, потом согласился.
— Пойдем.
ОН ПРИВЕЛ меня в гостиную, которая была еще более захламленной, чем прихожая. Эта, к счастью, была освещена, хотя и тускло, фонарными бра с необычным синим пламенем. Стены были увешаны картинами, щитами, мечами и свитками. В каждом углу, даже перед окнами, стояли переполненные книжные шкафы, а в центре комнаты — беспорядочно расставленная изящная мебель. Над нами нависали статуи: с одной стороны комнаты на нас смотрела нефритовая кошка, а с другой — свирепая, очень обнаженная женщина, выполненная из черного мрамора.
Шторы были из лазурного шелка, и такие же занавески висели на противоположной стене, отодвинутые назад, чтобы открыть еще один простор для картин.
Это был беспорядок, но в то же время это было самое потрясающе красивое место, которое я когда-либо видела.
За две секунды я определила искусство четырех разных стран, расположенных в разных концах света. Я даже не могу себе представить объем знаний в этой комнате.
Должно быть, мои глаза стали немного шире, потому что он издал низкий звук, почти похожий на хихиканье.
— Тебе не нравятся мои декорации?
Не нравится?
Я подумывала сказать ему: «Это самое невероятное место, где я когда-либо бывала», но подумала, что, возможно, сейчас еще не время начинать ублажать его эго.
— К какому Дому ты принадлежишь? — спросила я.
Он снова моргнул.
— Что, прости? — спросил он, как будто думал, что ослышался.
— Из какого ты Дома? Из Обитрэйса. — Я жестом указала на стену. — Все это кажется слишком ярким для Дома Тени. А ты кажешься слишком здравомыслящим, чтобы быть из Дома Крови. Значит ли это, что ты из Дома Ночи?
Его брови снова опустились, теперь так низко над янтарными глазами, что они стали похожи на две маленькие жемчужины, выглядывающие из теневых ям.
Мне даже не пришлось сомневаться, что я ошиблась. Хорошо. Возможно, он был удивлен, что кому-то из людей хотелось знать о трех вампирских королевствах Обитрэйса. Но мне нравилось разбираться во всем. Это единственное, в чем я была хороша, и, кроме того, когда у тебя мало времени в этом мире, ты хочешь заполнить его как можно большим количеством знаний.
— Ты действительно не беспокоишься о том, что я собираюсь тебя съесть? — спросил он.
«Немного», чуть слышный голос прошептал мне в затылок.
— Нет, — сказала я. — Если бы ты собирался меня съесть, ты бы уже сделал это.
— Возможно, у меня были другие планы на тебя, которые я хотел сделать в первую очередь, — сказал он тоном, который часто вызывал более бурную реакцию.
Я устало вздохнула.
— Мы можем поговорить? — сказала я. — У нас не так много времени.
Он выглядел немного разочарованным, но затем жестом указал на гостиную. Я устроилась в пыльном красном бархатном кресле, слегка откинувшись на него с прямой спинкой, а он устроился на противоположном кожаном диване с видом ленивой расслабленности.
— Ты знаком с городом Адкова? — спросила я.
— Достаточно хорошо знаком.
— Город охвачен болезнью.
Его рот исказился в усмешке.
— Я слышал, что один из ваших капризных богов немного обиделся на это место. Жаль.
Как будто Ниаксия, изгнанная богиня вампиров, была более добрым богом, чем наши. Да, двенадцать богов Белого пантеона могли быть холодными и непостоянными, но богиня — еретичка Ниаксия, покинувшая пантеон две тысячи лет назад, чтобы создать свою цивилизацию вампиров была столь же безжалостно жестока.
— Болезнь прогрессирует, — сказала я. — Она начинает распространяться на соседние округа. Число погибших исчисляется тысячами и будет только расти.
Я моргнула и увидела пыль, эту прогорклую пыль, сметенную с полов лазаретов, улиц и спален. Пять, шесть раз в день она сметалась с церковных полов, отпевание следовало за отпеванием.