Тринадцатого июля подданные империи узнали, что самодержец Пётр Фёдорович умер от «прежесточайшей геморроидальной колики», успев перед приступом составить отречение в пользу супруги, поражённой его неожиданной кончиной. Французский посланник Лапиталь писал в Париж в те дни следующее: «Болезнь, ещё недавно казавшаяся неприятным пустяком, приобрела в здешних условиях зловещую силу, повергнув в ужас население. Врачи в панике. Из Москвы сообщают о нескольких смертных исходах от новой «русской чумы». Но всех этих столичных новостей Баскаков уже не узнает. Сразу же после событий он был повышен в звании, а потом назначен комендантом одного отдалённого гарнизона в Оренбургской губернии, на самой границе киргиз-кайсацких степей.
Во время чтения приказа по полку лицо поручика стало каменным и бледным — как гипсовая маска, которая вот-вот даст трещину.
Второго числа в сторону Новоспасской крепости генералом Михельсоном был послан вестовой. Обливаясь потом, кусая губы, всадник безжалостно вонзал серебристые шпоры в рёбра взмыленной лошади, оставляя за спиной клубы густой рыжей пыли. Вокруг расстилалась унылая степь, покрытая то ли маленькими холмиками, то ли могилами вестовых. Ветер сорвал треуголку, парик, камзол лопнул на спине, шея натёрлась от беспрестанных поворотов, а глаза распухли. Иногда от многочасовой езды человек засыпал и, только коснувшись носом гривы, встряхивался, ещё яростнее погоняя лошадь. Лишь когда он увидел чёрный частокол укреплений, низкую сторожевую башню с выцветшим флагом и гарнизонного солдата, то облегчённо вздохнул, придерживая узду[11] и шевеля ушами.
В крепости вестовой передал депешу капитану-коменданту, тут же во дворе вскрывшему пакет, с полной апатией прочитавшему: «...Учиня непростительную дерзость принятия на себя имени покойного императора Петра III... немедленно принять меры... если он обратится на крепость, вверенную вашему попечению». Горнист сыграл сбор. Толпа казаков и гарнизонных солдат высыпала из покосившихся бараков. Капитан, помяв пакет, приказал проверить ружья и две пушки на флангах. Потом он забрался на башню и оглядел горизонт в подзорную трубу. Было пусто и тихо. Один раз среди кочек мелькнул волк, но тут же убежал. Капитан закрыл глаза. Небо потемнело, дунул свежий ветер и пошёл дождь. На щеках человека на башне заблестело несколько капель.
Прошло четверо суток, а враг не появлялся. В степи не было ни души — только мыши и скорпионы. Капитан, которого теперь часто видели на башне с часовым, в ночь на 7-е приказал совершить конный рейд в башкирское селение Байюл, в 25 вёрстах южнее Новоспасской. Эскадрон драгун и казаков нагрянул туда, не встретив ни одного человека. Капитан и есаул влетели первыми на центральную площадь. Ветхие домики были пусты, а весь посёлок казался призрачным, если бы не бешеная собака, выбежавшая им навстречу с яростным лаем. Лошадь капитана с испугу встала на дыбы, но он удержался в стременах. Тут же спешившись, Баскаков отсёк псу голову, со злостью отшвырнув её ногой, и, давясь слюной, прокричал подчинённым, робко всматривавшимся в чёрные силуэты жилищ: «Сжечь! Всё сжечь!»
Когда селение загорелось, откуда-то выскочил хромой человек, лысый, с клеймом на лбу, и, размахивая саблей, кинулся на военных. Есаул выстрелил ему в руку. Тот выронил оружие, что-то дико крича. Комендант не стал его допрашивать, лишь приказал, чтобы пленному отрезали нос, уши, три пальца на правой руке и отпустили с миром.
В крепости капитан почувствовал, что у него зачесалось лицо. Он тёр его ладонями, массировал пальцами, нервно передёргиваясь, растирал спиртом и рассолом, но ничего не помогало. Сидя в постели, Баскаков после часа мучений, в конце концов уснул. Во сне он увидел себя в тюрьме в облике другого человека, который через каждую секунду становился другим, и других было сорок тысяч.
От этого кошмара его разбудила утрянка, потонувшая в лихорадочном топоте сапог. Всходило солнце, а горизонт вокруг крепости почернел от чудовищной толпы. Эта армия, хаотичная и разношёрстная, двигалась вперёд, ощетинившись кольями, сайдаками, топорами, дубинками, вилами и поленьями. Подойдя ближе к укреплениям, восставшие бросились в атаку с истошным визгом, с искажёнными от истерики лицами, на их губах сверкала белая пена. Многоногое, тысячелицее существо, как будто вырвавшееся из трещин опалённой солнцем земли, завыло ещё громче и протяжнее, различив на башне фигуру с двумя светящимися глазами. Эти глаза были покрыты вязью красных прожилок, зрачки их были расширены до предела, они, пульсируя, росли по мере приближения восставших, радостно дрожавших от предчувствия победы. Босые ноги уже топтали крепостной вал, когда прицельный шквал картечи остановил первых — все выстрелы прозвучали одновременно, без фальши. Волна атакующих дрогнула. Головы некоторых, покрытые репейными комками и белёсой вязью гнид, разлетелись в клочья. Но люди ещё бежали, повинуясь инерции, другие завертелись со стоном на земле, схватившись за пах или живот, из которого вывалились кишки, третьи с удивлением смотрели на повисшие на сухожилиях руки. Но в тот же миг их всех раздавила масса, двигавшаяся за ними. Только после четырёх плотных выстрелов и двух орудийных залпов толпа отхлынула, с такими же воплями побежала назад, оставляя многочисленных убитых, раненых, но ещё больше затоптанных. Единицы оборачивались, грозя кулаками, выкрикивая непристойную брань.
11
Интересно отметить, что генерал Михельсон в «Заметках о летней кампании 1774 года» категорически отрицает факт посылки вестового. Но Ртищев в «Истории Оренбургского края» приводит железные доказательства обратного.