В комнате, окно которой выходит во внутренний дворик (оттуда постоянно несёт чём-то тошнотворным), на диванчике за вязанием сидит старая мать, за столом у окна отец в выцветшей жилетке переплетает Библию, а на узкой кровати спят два брата.
Аскетическое учение пиетистов, которого придерживалась семья, ставило гипертрофированную скромность, доходящую до самобичевания, вершиной познания бога, поэтому Дизель мог и не ходить к Лангену, но положение было уж очень критическим.
Он сел на диванчик рядом с матерью и опустил голову:
— Всё. Это конец.
Мать помрачнела, отец задумчиво уставился в окно и стал набивать трубку остатками табака, который по крошкам насобирал в карманах.
— Он выставил меня. Впрочем, я предполагал, чем всё это кончится.
Мать, едва верившая в то, что слышала, сказала:
— Неужели небо оставило нас!
Вдруг в дверь кто-то очень по-деловому постучал.
— Наверное, пришли с квартиры выгонять, — уточнил отец.
Рудольф открыл дверь. На пороге стоял человек во фраке, его голову украшал щегольский цилиндр, правая рука опиралась на трость с набалдашником из слоновой кости, изображавшем голову сфинкса. Гладко выбритое круглое лицо лоснилось и пахло одеколоном, нос принюхивался, а бровей почти не было.
— Вы господин Рудольф Дизель? — спросил человек, говоря чуть в нос.
— Да, точно так.
Незнакомец глубокомысленно покачал головой.
— В мартовском номере «Немецких технических новостей» была напечатана ваша статья?
— Была напечатана.
— Отто Эткер, — человек протянул ему мраморную руку, — коммерческий представитель «Дома Фуггеров» в Кёльне. Мне поручено договориться с господином Рудольфом Дизелем о его скорейшем выезде в Аугсбург, где на одном из заводов предполагается выпустить ваш двигатель. Вот билет на завтрашний восьмичасовой поезд, — представитель вынул из бумажника голубой картонный прямоугольник, — и ещё небольшой аванс — триста марок.
Случившееся казалось невероятным, но оно произошло. И уже дальше события понеслись с оглушительной скоростью, доступной по тем временам лишь последней модели локомотива Борзинга.
Через день он уже ходил по шумным цехам крупного завода, этого гигантского часового механизма экономики, перемалывавшего своими шестернями уголь Рура и железо Урала. Сопровождавший его невысокий человек инженер Георг Шнайдер, приставленный к нему в качестве ассистента, делал необходимые объяснения, иногда прикладывая платок ко рту и кашляя от мучившей его чахотки. Больше всего Дизеля поразила работа парового молота, похожего на сумрачную фантазию Иеронима Босха. В одну из пауз между ударами он успел сказать Шнайдеру:
— Восхитительно! Как симфония! Господин Шнайдер, я всю жизнь мечтал создать вечный двигатель. Побочным продуктом этой навязчивой идеи явилась моя модель с оптимальной экономичностью, но покорение вечности ещё впереди.
Наступил день, когда первый двигатель был собран. В цехе толпились инженеры, представители науки и прессы, «большие люди» из «Аугсбург-Нюрнбергской компании», одно лишь перечисление имён которых могло стать не только украшением придворных раутов Берлина и Вены, но и существенной части словаря Брокгауза и Ефрона. Несколько великосветских дам о чём-то щебетали в некотором отдалении, бросая из-под тёмных вуалей неосторожные взгляды. А некоторые весьма информированные источники (в частности, «Континенталь телеграфен компани») довольно прозрачно намекают на присутствие одного принца крови[2].
Дизель продемонстрировал своё сверкающее изобретение в работе и, подобно фокуснику, серьёзно раскланивался под аплодисменты восхищённой публики, а уж через пять минут звенели и пенились бокалы с шампанским. Головокружительная красавица, королева меццо-сопрано, покорившая Европу, креолка Алиса Борнео в знак преклонения исполнила одну из мелодичных песен Иоганнеса Брамса. Вечно лоснящийся Отто Эткер, вышедший из первых рядов, по-отечески обнял виновника торжества и провозгласил:
— Господа! Сделан ещё шаг, ещё один мощный рывок к будущему! Случившееся сегодня просто феноменально! Поэтому, я думаю, никому не покажется странным, если это детище нашего талантливого изобретателя мы назовём скромно и ёмко — дизель!
— Ура! Ура, Дизель! — раздавалось то тут, то там. — Да здравствует Дизель!
В этом ликующем море только один Георг Шнайдер заметил, как лицо инженера стало серьёзным, а на лбу выступило несколько капель пота. Дизель, казалось, не слышал происходящего.