Поначалу я думала, что это такая игра – когда мистер Гаддинг учил меня вытаскивать бумажник из его жилета так, чтобы он не заметил, а миссис Гаддинг угощала конфетками, если мне удавалось незаметно подкрасться к ней и расстегнуть браслет у неё на запястье. За каждый принесённый кошелёк, за каждую ленту, вытащенную из причёски какой-нибудь богатой девочки, меня награждали улыбкой. Я так жаждала, чтобы меня снова полюбили, что ни о чём больше не задумывалась.
Пока не совершила ошибку. Я нашла идеальную жертву – женщину, слишком измученную уходом за своим плачущим ребёнком, чтобы заметить, как я подсела к ней. Тяжёлая сумка была у меня в руках, и я уже отошла шагов на двадцать, как женщина заметила пропажу и стала причитать, что теперь у неё нет денег и она не сможет купить лекарство для своего больного ребёнка. Я подбежала к ней, протянула сумку и сказала, что, наверное, она просто упала. Она хотела поблагодарить меня, но я убежала – прямо к мистеру Гаддингу. Который всё видел.
Тогда я узнала, что улыбки Гаддингов никакого отношения ко мне не имеют. Им нужно было только набить свой карман, а я была всего лишь инструментом. Если я не выполняла свою работу – если хоть на секунду поддавалась доброте и состраданию, – прекрасно, но в тот день я оставалась без обеда. Или без ужина. И в наказание ночевала в промозглом подвале без окон.
После того случая Гаддинги вызывали у меня отвращение, но должна признать – они показали мне, как устроен этот мир. И научили, как в нём выжить. На этом я и должна сосредоточиться сейчас. Выжить.
– Не забудь, что я сказала, – шепнула я мечу, скользнув между палаткой кожевенника и цветочным ларьком, не сводя глаз со своей жертвы. На мужчине был ядовито-зелёный плащ, в толпе его не упустишь. Я приметила его у пивной, где он отвесил оплеуху курьеру, который не успел убраться у него с дороги.
Не то чтобы я старалась быть благородным героем, который крадёт только у плохих людей, потому что они этого заслуживают, – нет, я крала у таких же несчастных, как я сама. У тех, кто не сделал ничего, кроме того, что родился бедным, несчастным или не соответствующим ожиданиям, которые возложило на него общество. Воспоминания о том, что я делала для Гаддингов, до сих пор мучают меня, словно кусок гнилой кочерыжки, которую я всюду носила с собой и никак не могла выбросить. Но сейчас я предпочитала красть у тех, кто не стеснялся демонстрировать, какие они негодяи. Особенно у богатых негодяев, как этот тип.
Я сделала вид, что прохлаждаюсь у мастерской часовщика, пока человек в зелёном плаще разглядывал витрину. Меч у меня за спиной дёрнулся, что могло означать как предупреждение, так и беспокойство.
– Просто не лезь, – сказала я мечу. – Не пытайся помочь. Понял?
Меч снова дёрнулся, и я понадеялась, что в знак согласия. Тем временем человек в зелёном плаще перешёл к соседней шляпной лавке, хотя, скорее всего, он просто любовался своим румяным отражением в витрине, а не изучал товары. Через некоторое время он взял со стойки изумрудного цвета цилиндр и надел его на свою ухоженную блондинистую голову.
Шляпница тут же подбежала к нему.
– Отличный выбор, сэр. – Она расплылась в улыбке. – А как подходит к вашему восхитительному плащу!
Мужчина скорчил гримасу:
– Не уверен. Кажется, поля не вполне ровные. А лента чуть темнее, чем следует. – Он вздохнул, поправил цилиндр и повертел головой вправо и влево, придирчиво разглядывая отражение. – Полагаю, менее взыскательный покупатель остался бы этим доволен, но, боюсь, мне требуется нечто более изящное.
Смуглые щёки шляпницы слегка порозовели, и по тому, как напряглись её челюстные мышцы, я видела, как она сдерживается, чтобы не ответить.
Я подвинулась чуть ближе. Сейчас они оба заняты. Это мой шанс. К счастью, мистер Изящный носил свои часы наиболее демонстративным способом, и длинная серебряная цепочка свободно болталась и раскачивалась.
Когда мужчина слегка повернулся, указывая на очередной мифический недостаток цилиндра, я приступила к действию. Держась вне поля его зрения, я ухватила цепочку и потянула за неё так, как учил меня Гаддинг. Часы скользнули мне в руку. Один быстрый поворот – и застёжка расстёгнута. Сердце у меня колотилось так, словно готово было покинуть грудную клетку. Медленно-медленно, чтобы он ничего не заметил, я начала отступать. Я червяк, жучок, меня не видно.
И тут меч дёрнулся, чуть не выскользнув из-за воротника, и я вскрикнула.
Мужчина вздрогнул и отвернулся от зеркала. Увернуться я не успела – мне на плечо легла тяжёлая рука. Мужчина навис надо мной, его жёлтые усы дрожали.