Около фонтана невысокий парень в рваных джинсах и красной футболке поставил на складной стул портативный проигрыватель с флешкой, достал из футляра скрипку и начал играть. Мы с Кариной некоторое время слушали, продолжая лежать на траве, а потом встали и подошли поближе. Из динамиков лилась классическая музыка в современной обработке, но ведущую партию исполнял живой скрипач, и я с удовольствием смотрела на его виртуозную игру, наблюдала за эмоциями на его лице. После очередной композиции мы зааплодировали. Парень поклонился и заиграл снова. Слушателей было немного, и меня это расстраивало — играл он чудесно. После четвёртой мелодии скрипач прервался, достал из сумки бутылку воды и стал пить, с вечером желанная прохлада в город так и не пришла.
— Ты здорово играешь, — сказала я. — Аранжировки сам делаешь?
— Спасибо. Да, сам. Вам правда понравилось? Меня Стас зовут. — Он протянул руку и улыбнулся.
— Алиса, — сказала я и пожала тёплую ладонь, заметив краем глаза, что наш чтец закрыл книгу и поднялся со скамейки. Когда Карина тоже представилась, я ответила: — Очень понравилось. Некоторые вещи я даже не сразу распознала. Последняя это же Вивальди был? Оригинальная трактовка.
— Мне тоже понравилось, — сказала Карина. — Ты так на жизнь зарабатываешь, Стас?
— Нет, это, скорее, хобби. Я люблю музыку, мне нравится играть, ну, а если кто кинет денежку, так мы, студенты, народ небалованный, будем только рады, — он засмеялся и кивнул на пустую бейсболку, лежащую на траве около стула.
— Хочешь, мы тебе поможем? — спросила Карина.
— Как? — воскликнули мы со Стасом одновременно.
— Ты будешь играть, а мы танцевать.
Я толкнула Карину в бок и зашипела: «Ты с ума сошла, что ли?»
— Мы сейчас с коллегой утрясём некоторые разногласия, а ты пока подыщи нам какое-нибудь зажигательное танго, — сказала Карина и потянула меня в сторону. Сергей Николаевич, не обнаружив угрозы, снова уселся читать.
— Ты что творишь? Какое танго? — спросила я, когда мы отошли.
— Обыкновенное, — отрезала Карина. — Посмотри на него. Он симпатичный — тёмные волнистые волосы, прямой нос, хорошая фигура, приятная улыбка, не прыщавый. Играет на скрипке, значит, творческая натура. Значит, впечатлительный и влюбчивый. Чего тебе ещё надо? Вдруг с айтишником твоим рыжим ничего не выгорит? Иди давай, соблазняй!
— Кто, я?!
— Нет, адмирал Иван Фёдорович Крузенштерн, человек и пароход! — съехидничала подруга. Вообще-то это была моя любимая фраза[1], но Каринка её нагло у меня украла. И теперь торжествующе улыбалась. — Давай сбацаем наш коронный? Он не устоит, вот увидишь, — сказала она тоном демона-искусителя.
Спортивными бальными танцами я начала заниматься в семь лет. Тренер хвалила меня, но в больших соревнованиях я не участвовала — мама категорически возражала. Большинство родителей мечтают увидеть своих детей победителями олимпиад и разных состязаний. Мои, конечно же, тоже хотели, чтобы я завоёвывала всякие призы. «Но не такой ценой!» — говорила Юлия Владимировна Голденберг, строго поправляя шанелевские очки на точёном носике, моему тренеру по танцам. Мама сама когда-то занималась бальными танцами и была знакома с «кухней» танцевальных соревнований не понаслышке, она знала, как за родительские деньги менее талантливые дети выигрывали престижные конкурсы, оставляя участников более достойных, но не имеющих финансовых возможностей, с разбитым сердцем от обманутых надежд. Пережив в детстве жестокое разочарование от такой несправедливости, она не желала подобного мне. Конечно, папа мог платить за мои победы, но мама воспротивилась и этому. «Нужно, чтобы всё было по-честному, — говорила она. — А пока они не искоренили продажность среди судей, ты будешь участвовать только в школьных конкурсах и концертах. Хорошая осанка и красивая походка тоже многого стоят».
После седьмого класса меня отправили учиться в Швейцарию, но танцы я не забросила, профессиональные преподаватели работали и там. На последний Рождественский бал, когда на главный конкурс талантов все желающие ученики представляли свои номера, мы с моей новой закадычной подругой Кариной танцевали танго и заняли второе место. Первое досталось группе старшеклассниц, они сделали целую театральную постановку с красивыми нарядами и декорациями, а третье взяла девушка из восьмого класса с самостоятельно сочинённой и исполненной арией.
Номер я в основном придумывала сама, подбирала музыку и костюмы, с хореографией мне помогала наш преподаватель танцев. Научить танцевать танго Карину, которая занималась фигурным катанием и умела работать в паре, оказалось гораздо проще, чем переучить меня. Я не хотела обижать подругу и делать её «партнёром», поэтому рисунок танца мадемуазель Пейро выстраивала таким образом, что по ходу движения мы с Кариной менялись, каждая на время становилась то «партнёром», то «партнёршей». Наш номер тогда вызвал овации, нас требовали на бис, а наши мамы в зале растроганно утирали глаза. Но танцевать это танго сейчас, на площади перед собором, мне казалось не совсем уместным. То, что в толерантной Европе воспринимали как вещь обыденную, в центре культурной столицы России могли не одобрить, а возмутителей спокойствия и забросать камнями. А охранник у нас всего один.
— Чего ты боишься, Алиса? — уговаривала меня Карина. — Посмотри, народу немного. Мы по-быстренькому станцуем, Стас впечатлится, и дело в шляпе. Сходите потом куда-нибудь вместе. Если с первого раза не выйдет, придём сюда ещё раз… Надо у него потом будет спросить, как часто он тут бывает. Соглашайся. Ну, или придумай что-нибудь сама. Соблазняй своего потного юриста.
— Ладно, — нехотя кивнула я.
Карина сделала знак Стасу. Он включил проигрыватель и взял в руки скрипку. Мы положили свои сумочки рядом со стулом и заняли исходные позиции.
Я любила танцевать и после долгих лет упорных тренировок умела делать это красиво — не только вальс, румбу или рок-н-ролл, но и, конечно же, современные штуки, включая паппинг, джаз-фанк и дэнсхолл. Но с танго у меня сразу сложились особенные отношения. Не знаю, быть может, поэтому я на тот бал выбрала именно его.
Мадемуазель Пейро говорила, что у нас с Кариной идеальный баланс, мы безупречно держим равновесие и в покое, и в движении, и даже в поворотах. Я чувствовала подругу, она чувствовала меня. Объятия, которые в танго имеют особый смысл, выражают не только сострадание и заботу, но и мужскую надежность и женское доверие, в нашем исполнении были то чувственно-пылкими и зажигательными, то деликатными, почти робкими. Бесконечные вариации шагов и стилевых сочетаний мы драпировали собственными украшениями[2], действуя порой спонтанно, на интуиции. Техническая сторона танца не беспокоила меня, я знала, что мы всё делаем безупречно. Но наш номер не был только лишь танцем, это было представление, шоу. Мы не танцевали с Карой — мы любили друг друга. И не скрывали этого. Наши взгляды, наши касания демонстрировали нежность, истому, тягучее желание. Но если для Карины это было игрой, стёбом, то я к танго не могла относиться с насмешкой. Его часто называли танцем страсти, но я искренне считала, что этого недостаточно. Обладая хорошей техникой, я искренне полагала, что и этого недостаточно. Для меня танго было открытой раной, я не танцевала — я болела: во время движения слышала только музыку, лицо партнёра виделось мне лишь размытым пятном, а фигура туманным силуэтом. Мой московский тренер говорила, что именно эта отрешённость, граничащая с экзальтацией, могла бы стать залогом моей победы на самых престижных конкурсах. Но проверить её предсказания мне так ни разу и не пришлось.