Сбойка двух штолен, тринадцатой и четырнадцатой, была назначена на определённый день — двадцать шестое марта тысяча девятьсот тридцать четвёртого года.
Завтра сбойка. Бригадир проходчиков Николай Трифонович Катаманов собрал бригаду и сказал:
— Должны мы соединиться, по-нашему — сбиться, с той штольной день в день, как намечено планом. Двадцать шестого — значит, двадцать шестого.
Накануне, двадцать пятого, вся бригада работала изо всех сил — надо было пройти оставшиеся метры. Отбойные молотки стучат, как пулемёты. А чем не бой? Проходчики не успевают пот со лба смахнуть. Катаманов сегодня ходит злой.
— Наш-то злой ходит, — говорит молодой проходчик Серёга.
Бригадир услышал, но не улыбнулся, ничего не сказал. Не поглядел на Серёгу. Без этой злости ни в одном деле ничего не сделаешь.
Наступило двадцать шестое. И всё-таки на этот день оставалось ещё четыре метра. По земле пройти четыре метра ничего не стоит: прыг-скок — вот и четыре метра. А под землёй? Четыре метра — это четыре нормы. Порода попалась твёрдая — столько не пройти никак.
Все говорят:
— Нет, не пройдём. Смирись, бригадир. Не пройти, и всё.
Пошли в столовую пообедать. Сменный мастер говорит:
— Николай Трифонович, остынь. Четыре метра тебе не взять. Там порода — кремень.
А он ничего не отвечает. Со зверским лицом ест кашу, как будто каша во всём и виновата.
У него был азарт. Но не только азарт. Работала мысль. Серёга смотрит на лицо бригадира и видит, что бригадир думает неотступно о своём, думает, думает, думает, думает. Высокая сосредоточенность.
Спустились в шахту, бригадир говорит:
— Видишь наверху, под сводом, маленький слой мягкой породы? Видишь или не видишь?
Сергей задрал голову, смотрит: правда, совсем чуть-чуть, сантиметров тридцать мягкой породы. Берёт Николай Трифонович кайло в руки и начинает рубить. Прошёл метра полтора, получилась небольшая конурочка. Теперь можно взять отбойный молоток.
Но почему молотки работают сегодня плохо? Воздух сверху подаётся слабо. Проходчики кричат: «Воздух! Воздух!» А сверху, с земли, отвечают: «Большой компрессор из строя вышел!»
Компрессор — механизм, который качает сжатый воздух для отбойных молотков.
— Компрессор из строя вышел!
Бригадир Катаманов сказал жёстко:
— Такое начальство двадцать раз надо прогнать! Почему им всё сходит с рук?
Сменный мастер закряхтел, полез наверх.
Бригадир приказывает:
— Закрывай воздух!
Замолчали все молотки, тихо, странно стало в шахте. Это бригадир решил сэкономить сжатый воздух, чтобы дать побольше воздуха одному молотку.
Он сказал звеньевому:
— Метёлкин! Сделай мне козлы вот такой высоты.
Метёлкин быстро сбил из досок козлы. Влез Николай Трифонович на козлы, слушает, слушает в тишине. Потом просиял:
— Слышу! С той стороны работают в четыре молотка. У них воздух сильный, на четыре молотка хватило.
Тут и все услышали: с большой силой работают проходчики четырнадцатой шахты, весь грунт трясётся над забоем.
И тогда бригадир берёт единственный молоток и начинает пробиваться навстречу. Его молоток трещит, и больше ничего не слышно. А он кричит вниз:
— У них затихло! Слушают, где я работаю!
Все услышали, что он на верхней части забоя, стали рубить тоже вверху, у потолка.
А под козлами все замерли. Волнуются рабочие. Сбойка — это результат. Сбились — значит, верно шли и завершили большой отрезок подземного пути.
Через десять минут проходчики тринадцатой и четырнадцатой увидели друг друга: отвалился последний кусок породы и получилась дыра. Вынырнули из дыры — лица чумазые, смеются. Стали пожимать друг другу руки, радовались и кричали такое замечательное слово — сбойка.
Бригадир четырнадцатой говорит Катаманову:
— Когда мы узнали, что четыре метра остаётся, пригорюнились, думали: «Разве пройти целых четыре метра за одну смену? Нет, не будет сегодня сбойки».
А Серёга стоит рядом с бригадиром и говорит так, как будто уж он-то ни в чём не сомневался:
— Наш дядя Коля до всего додумался! В мягкой породе конурочку сделал. А уж от конурочки он и до твёрдой породы добрался и пробил её. Два дня думал! Сегодня в столовой чуть шляпу в щи не уронил. Качать бригадира!
А где там качать? В шахте теснота. Да ещё киносъёмка со своей аппаратурой приехала снимать исторический момент. И журналист с фотоаппаратом. Щёлкает и говорит напористо:
— Не толкай меня под локоть. Снимок должен сегодня быть в газете. Не толкай, говорю, под локоть. Обрадовались, черти!