— Жестокий был. Одного, говорят, прирезал.
— Не глупи, Веня. — Майор вытащил из конверта несколько фотокарточек и веером развернул перед Лукошкиным. Тот задержал взгляд на одной из них.
В голове пронеслось грозное: «Если заложишь — хана, врубишь в ящик!»
— Такого злюку, как Чарли, я еще не встречал, — вдруг проговорил Веня. — Не дай бог проштрафиться. Бритву к горлу…
— Чарли, говоришь? — переспросил Миронов. «Был Свист, стал Чарли, — подумал он. — Хитро задумано. У, гидра».
Майор показал еще один фотоснимок.
— А этого как зовут?
На лице мальчугана мелькнула ухмылка:
— О, и Чуку лапти сплели!
Миронов вызвал Ковальчука.
— В «Неве», говорите, вас обчистили? — уточнил майор и спросил — А с кем вы там были?
— Как — с кем? Со знакомой.
— А может, с Чарли?
Молодой человек поперхнулся, невольно расширил глаза — чистые, как вода.
Ковальчук отрицал. Хмурил лоб, тер его рукой, мучился.
— Смелее, Чук, — наступал майор. — Где живете?
— В Вырице, — вдруг заговорил Ковальчук. — В доме одна бабуля. С нами еще ее внучка — Чита. Чарли подцепил ее на Кавказе. Еще Красавчик. Одессит, правая рука Чарли…
Вскоре Парнавский доложил из Вырицы: в «дипломате» найдено свидетельство на имя Свистунова: сдано на хранение в сберкассу облигаций трехпроцентного займа на две тысячи рублей.
Узкая тропинка, бежавшая сперва полем, затем через сосновый редняк, привела к дачному домику, возле которого, за частоколом, курился сизоватый дымок. На медных шампурах томились кусочки баранины вперемежку с луком. Тяжелые капли жира скатывались на угли и вспыхивали желтоватыми огоньками.
Колдовал над шашлыками узкий в поясе брюнет. Он переворачивал их с боку на бок, с удовольствием вдыхая дразнящий аромат, витавший над мангалом. Потом снял с одного шампура прожарившийся кусочек, попробовал его. Продолговатое лицо приняло умильное выражение.
— Приятного аппетита, Чарли!
Свистунов резко обернулся на голос. Сделал шаг в сторону, и тут же его руки были скованы наручниками…
Миронов возвращался с задания. На Петрозаводском шоссе его остановили.
— На двадцать первом километре убит наш товарищ! — сказал водитель такси.
Майор пересел в «Волгу» и помчался к месту преступления. Машина с шашечками стояла поперек дороги, стекло разбито, на руле — водитель с окровавленной головой.
— Навстречу мне попался парень, — сказал таксист. — Он показался подозрительным.
— Поехали. Может, догоним, — сказал майор.
Счетчик крутил второй километр.
— Вот он! Видите, пробирается кустами! — воскликнул водитель. — К Неве подался.
Миронов выпрыгнул из «Волги» и побежал, набирая скорость. Сколько раз ему приходилось преследовать преступников!
— Стой!
Парень прибавил в скорости, запетлял. Расстояние между ними сокращалось, а когда до беглеца оставалось метров пятьдесят, тот энергично обернулся и вскинул обрез. Майор отскочил, словно подкинутый пружиной, прежде чем грянул выстрел. Беглец перезарядил обрез, нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: осечка. Этим и воспользовался Миронов. Он бросился на стрелявшего и боксерским ударом сбил его с ног…
Сержант Бочков, выскочив из машины, первым вбежал во двор. Двое рослых парней, увидев милиционера, метнулись под арку и исчезли.
Бочков скомандовал:
— Стой, ни с места!
Парни не остановились. Тот, что повыше, вдруг замедлил ход. Бочков приближался. Парень сделал едва уловимое движение, взмахнул рукой. Бочков почувствовал резкий ожог в низу живота и сразу словно нырнул с головой в темноту.
«Когда мы с Бочковым вбежали во двор, то увидели двух высоких парней, — писал в своем рапорте сержант Сенечкин. — Они бросились под арку, разбегались в разные стороны. Сержант Бочков погнался за одним, а я за вторым. За поворотом настиг и задержал его — он назвался Сокольским».
В районе действовала банда. И везде один почерк — ограбление с избиением. Разгулялись молодчики…
Миронов еще раз перелистал справки: отпечатки пальцев на рукоятке ножа с кровью Бочкова оставлены не Сокольским. Проверка отпечатков по картотеке ранее судимых тоже ничего не дала. При таком положении арестовывать Сокольского не было оснований. Но и отпускать человека, причастного к преступлению, — а Миронов был уверен в этом — не хотелось.