— Я разговаривал с вашим бывшим мужем. Он мне понравился, — сказал Малюков.
— Он всем нравится, — съязвила Ия Александровна.
— Кроме вас, — улыбнулся Малюков и, выждав немного, продолжал: — Натура у него, чувствуется, широкая, добрая. Он любил вас, проявил немало терпения, старался сохранить семью.
— Старался, — передразнила Сладкова. — Если бы так, то не катил на меня бочку. Из-за него меня с работы уволили. И вообще прошу вас о нем не вспоминать. Тем более что это к делу не относится.
— Бегал на работу, катил бочку, требовал увольнения… Как раз наоборот. Его вызывали к вам на работу из-за вашей же расхлябанности, потому что вы прогуливали, не появлялись неделями. Он же вам об этом говорил.
— Ну, говорил, а мне-то от этого не легче.
— Но зачем же напраслину возводить на человека, который этого не заслужил?
Ия Александровна достала сигарету, закурила. Выпуская колечками дым, уставилась в одну точку. Она пыталась скрыть свое волнение, но получалось это у нее плохо. Она никак не ожидала, что этот с виду мягкий и обходительный следователь окажется таким дотошным.
— Значит, у вас были планы с Гогия? — поинтересовался Малюков.
— Конечно. И самые серьезные. Но почему — были? Они есть. Он разведен, живет под Сухуми, у него роскошный дом, машина.
— Вы бывали у него?
— Нет, он мне показывал фотографию своей виллы. Но пока меня он там не может принять. С бывшей женой еще не все уладил — достраивает ей дом.
— Где сейчас находится Гогия?
— Он скоро приедет в Ленинград. А как только приедет, мы с ним поженимся. Поеду жить к морю.
— Уточните еще раз: кем он работает?
— Заместитель министра по строительству. Я уже говорила.
— Говорить-то вы говорили, только он такой же заместитель министра, как я папа римский, — вмешался Миронов.
— Что вы хотите этим сказать?
Миронов переглянулся со следователем. В его глазах был вопрос: раскроем женщине глаза? Уловив согласие, положил на стол фотографии Чипашвили в профиль и анфас:
— Вот взгляните. Как видите, они сделаны по стандартному образцу. Вы-то, должно быть, знаете, где и в связи с чем их изготовляют?
— Что, Гогия арестован? — привстав, обескураженно спросила Ия Александровна.
— И не впервой.
— Вы меня разыгрываете… — упавшим голосом прошептала Сладкова.
Малюков усмехнулся:
— Здесь, Ия Александровна, не то место, чтобы кого-то разыгрывать. А что касается Чипашвили, вашего избранника, то должен вам сообщить — он прожженный мошенник со стажем.
Сладкова неподвижно сидела, полуоткрыв рот, все еще не веря своим ушам. Молчала она, кажется, целую вечность.
— Если женщина любит… — еле слышно проговорила она. — Если любит, то многим может пожертвовать. Сделать все что угодно для…
Она помедлила, подбирая нужные слова.
— Даже дать четыре тысячи рублей на покупку картины, — подсказал Миронов.
Сладкова поежилась, в сердце толкнулась боль.
— Рассказал, значит, — вздохнула она.
— Да, Гогия был предельно откровенен, — подтвердил майор. — Рассказал о вояжах на юг, о том, как паразитировал на людском доверии. Причем не только на вашем…
— Понимаем ваше, Ия Александровна, состояние, — сказал Малюков, — но нам хотелось бы кое-что уточнить… уточнить…
— Если вы настаиваете, — согласилась Сладкова.
И стала рассказывать о том, как они с Гогия Чипашви-ли оказались в Гавани на выставке. Потом зашли в антикварный магазин, что на Наличной. Его внимание привлекла картина — нечто вроде семейного портрета в интерьере. Гогия долго и внимательно ее рассматривал, потом стал уговаривать продавщицу припрятать ее.
— Через месяц я приеду и куплю, — клялся он, предлагая щедро отблагодарить за услугу.
Девушка отказалась, сославшись на строгости в магазине.
— Как же быть? — терзался Гогия. — Редкая возможность. Такая картина! Я уже вижу ее в гостиной. Она бы там все преобразила.
Сладковой картина тоже понравилась. Слушая Гогия, она пристально вглядывалась в него, желая определить, тот ли перед ней человек, за кого она его принимает, но не смогла, чутье ей изменило.
— У меня есть деньги, — сказала Ия Александровна.
— О, это будет чудесный свадебный подарок! — воскликнул Гогия.
Они — взяли такси, поехали в сберкассу. Сладкова сняла со счета 4 тысячи рублей и отдала их Чипашвили. В магазин он поехал один, а когда вернулся, сказал, что встретил земляка и с ним отправил картину. А через два дня сам улетел. Через неделю пришла телеграмма: «Уезжаю в длительную командировку. Скучаю. Люблю. Всегда твой…»