— Чего уж там не понять! Выходит, и купить ничего нельзя, сразу — в тюрьму, — сказала Ветрова с укором.
— Не прикидывайтесь, — упрекнула ее Антонина Яковлевна. — Не ставьте себя в глупое положение. Преступление, которое вы совершили, будет раскрыто. В этом можете не сомневаться. Наберитесь мужества и признайтесь. Итак, кому и когда вы продавали ювелирные изделия?
— Никому и никогда я ничего не продавала, — медленно и твердо проговорила Ветрова.
— Кто такой Микрюков и как вы с ним оказались вместе в телефонной будке?
— Я его не знаю. А как оказались в будке — спросите милицию. Я разговаривала по телефону, подъехала машина, выскочили из нее люди и втолкнули в будку этого, как вы называли, Микрюкова, а потом наев месте доставили в жэк.
— Значит, сначала втолкнули, а потом… — улыбнулась Арева. — Детский лепет. Поймите же, у вас один выход — говорить правду. Чистосердечное раскаяние, равно как и активное способствование раскрытию преступления, рассматривается как смягчающее вину обстоятельство.
— Никакого смягчения мне не надо.
— Ветрова, вы отрицаете очевидное.
Женщина, потускнев, глухо проговорила:
— Я все сказала.
— Тогда подпишите протокол, — сдерживая нараставшую досаду, предложила Арева.
Следующим перед нею оказался шатен лет тридцати, элегантно одетый, со спортивной выправкой. Густые черные брови сдвинуты, глаза слегка прищурены. Это Владимир Микрюков. Как и его компаньонка, он тоже отрицал свою причастность к золотым изделиям, знать не знал никакой Ветровой.
— Несостоятельность ваших, молодой человек, утверждений лежит, что называется, на поверхности, — значительно произнесла Антонина Яковлевна. — Не торопитесь, подумайте, я надеюсь на ваше благоразумие и понимание.
Микрюков всячески старался показать, что ему пытаются, как он выразился, повесить лапшу на уши, насмешничал, от прямых вопросов всячески увиливал.
От следователя, однако, не ускользнула скрытая в нем тревога.
— Пока, Алексей Павлович, ничего утешительного, — сказала Миронову Арева после допроса. — Оба ведут себя довольно независимо. Видно, успели договориться.
— Все может быть, — машинально ответил Миронов, поглядывая на телефонный аппарат. И тут же объяснил свою невнимательность. — С минуты на минуту, Антонина Яковлевна, жду важного звонка. При обыске у задержанных изъят листок, в который было завернуто золото. Не исключено, что на нем могут оказаться отпечатки пальцев. Эдуард Карлович колдует…
— Что ж, существенная деталь.
Не успели они переброситься словом-другим, как телефон напомнил о себе.
— Легок, Эдуард Карлович, на помине. — Миронов не успел погасить улыбку. — Ждем тебя. Забирай все свои премудрости и — к Симонову. Мы с Антониной Яковлевной подойдем.
Они уже направлялись к двери, как опять раздался телефонный звонок.
— Товарищ подполковник, зашифрованные телефоны в записной книжке Ветровой разгаданы, — прозвучал бодрый голос Носикова.
— События развиваются быстрее, чем мы предполагали, — широко улыбнулся Миронов, глядя на Ареву. — И кому же эти телефоны принадлежат?
— Нагретову и Телегину. Они оба работают на ювелирном заводе.
— Чем занимаются?
— Монтируют сложные конструкции ювелирных изделий — это специалисты высокой квалификации.
— Выходит, действительно везет тому, кто сам везет, — добродушно улыбнулся Миронов. — У Лиснова в НТО тоже кое-что проясняется. Есть отпечатки пальцев. Через несколько минут скажет, пригодны ли для идентификации. Следователь готовит опознание.
— Как Ветрова?
— Молчит, но, думаю, долго не продержится. Уж слишком лихо все отрицает.
Носиков собрался было уходить, но задержался, чтобы сообщить:
— И еще. Звонил оперуполномоченный, он сейчас привезет список всех абонентов телефонов, номера которых обнаружены в записной книжке Ветровой. В основном это парикмахерские, кафе, столовые, магазины…
— Спасибо, Василий Иванович, — сказал Миронов. — Все, что попросит следователь, немедленно выполняй. Преступление должно быть раскрыто в сжатые сроки.
— Раскроем.
— Может, не тех щупали? Не торговец золотом* был в столовой, а монтировщик. А?