Я сжала щепку так сильно, что та стала крошиться. У мерзавки глаза расширились от ужаса, она хотела было забрать у меня уголек, но вовремя опомнилась. Нельзя забирать то, что принадлежит не тебе.
– Раз не я должна носить, то и не мне вам огонь давать! – бросила я и пошла прочь из дома.
– Ты же знаешь, что, если не сделаешь то, что должно, огонь погаснет навсегда и солнце никогда не встанет? – спросили мне в спину.
– И пусть.
Не мои проблемы эти ваши легенды. Не я выбирала здесь родиться и не я решила тут остаться.
Я вышла из дома, вообще не ощущая холода. Его словно не было. Только снег искрился на дорожках, заборах и скамейках. Я пошла прочь, зная, что мне смотрят вслед. Зная, что обо мне думают. Зная, что мне скажет дед, если я сейчас вернусь домой и разожгу огонь у нас.
Но мне было все равно, и я направилась домой, даже не думая о том, что осталось еще девять домов без огня и света. Что мне до них, если каждый вокруг считает – не я должна была носить уголек. Вот и верну его на место, пусть моя прекрасная сестра носит.
Вернулась я быстро, заново наделала ямок в свежем снегу, потянула дверь за ручку и зашла в коридор. Все покрыло инеем, коврик возле самой двери скрипел под корочкой льда. Я медленно шла в комнату с камином, ожидая увидеть там деда и сестру, но их не было. Дом тихо поскрипывал в одиночестве, лишний раз напоминая мне, насколько я вообще нужна этому месту. Мать исчезла, дед смотрит снисходительно, сестра… Про сестру лишний раз лучше и не вспоминать.
Я дошла до камина, в котором вместо дров была кучка снега, и зависла. Это совсем не похоже на деда и сестру. Снег в камине – это очень плохой знак. Дед как-то рассказывал, что по подобному знаку можно понять, когда меняется пространство. Если снег просто нападал на дрова, то все хорошо, просто никто не чистил. Но если снег полностью заменяет собой дерево…
Я бросилась к камину и стала раскапывать сугроб, а он все не заканчивался. Вытащила ледяную палку, потом еще одну. Сосульку, кусок отколотого льда, но не дерево, которое легко поддается огню и начинает весело трещать. Пока я копалась в снегу, совсем забыла про щепку и уже успела ее засыпать сверху. Еле нашла.
Огонек внутри почти погас, а края уголька стали покрываться корочкой льда.
– Вот и посмотрим, что будет, если не зажечь огонь во всех домах, – зло сказала я, положила щепку на пол, взяла кусок льдины и со всего маху ударила им по угольку.
Взрыв! Меня отбросило в стену, вырвавшееся из щепки пламя моментально растопило весь лед, сожрало все, что было в комнате, не оставив и следа мебели или ткани, выжгло дыру в потолке, но не тронуло меня. Оно исчезло так же быстро, как появилось. Я лежала на обугленном полу в обугленной комнате. Пахло серой и сыростью. В камине стояла вода. Я поползла ближе и засунула туда руку.
Ощущения были странные, я словно пыталась поймать руками бегущую реку. Вода в камине плескалась, силилась вырваться, а я совалась в самый центр. Вода обжигала, заставляла и без того замерзшие пальцы неметь. И у меня не находилось сил, чтобы достать руки и погреть их. Я продолжала себя мучить. Рядом со мной стояли люди, они тоже купали руки в ледяной воде. Если не дать воде свое тепло, то солнце не встанет. А если солнце не встанет, то мир покроет белое. Камин больше не был маленьким, ютившимся в углу комнаты. Это было огромное каменное сооружение во всю стену. И стена была каменная. Не моя стена. Я подняла глаза к потолку и еле его разглядела – так высоко висели люстры, тускло освещающие воздух вокруг себя. Всюду искрился снег и лед.
Я поднялась. Платье на мне поменялось, оно стало пышным, алым. В таком я бы пришла на бал, если бы меня позвали. Но у нас никогда не бывало балов. Их негде было проводить.
Люди вокруг тоже были в костюмах, они перестали купать руки в ледяном камине и ходили вокруг, что-то неспешно обсуждая.
Мята и Мелисса. Так назвали девочек. Старшая – Мелисса – волосом бела, лицом красива, но характер ей достался тяжелый. Мята – младшая – родилась темненькая, хорошенькая и любящая все вокруг, а сильнее всех – свою грубую сестру. Обе девочки жили мечтой об угольке, который приходит каждый год в разные семьи, чтобы те разнесли его по соседям и помогли солнцу проснуться. Мать рассказывала, что в их семью уголек никогда не приходил, потому что не вырос еще достойный. Тот, у кого сердце горячее, кого не испугает мороз самой длинной ночи и кто готов пожертвовать собой, не ожидая платы взамен. Долгое время Мелисса представляла себя этим героем. Она видела, кто приходил к ним каждый год, как горели глаза гостей – ярче, чем сам уголек. Как несло жаром от них. Бывало, что замерзший гость не верил, что у него получилось дойти. Но каждый доходил – и солнце вставало.