– Томас! – прозвучало вновь, и коридорный вздрогнул так, что его очки сползли на кончик носа.
– Да, отец, – сказал он, повернувшись.
Господин Гаррет, обладатель пышных бакенбард, плавно переходящих в усы, и бордового (под цвет обстановки и формы коридорных) твидового костюма, хмуро глядел на сына.
– Ты снова замечтался! – осуждающе воскликнул он, достав из жилетного кармашка одни из своих шести часов на цепочках (все его часы показывали разное время, и только господин Гаррет понимал, какое именно какие из них показывают). – Сейчас не время мечтать – у нас полно забот!
– Когда еще мечтать, если не сейчас? – возразил Томас. – Новый год близко…
– Не спорь со мной. Миссис Кархх из восемнадцатого номера не может разжечь камин – нужно ей помочь: мы же не хотим, чтобы она замерзла и превратилась в сосульку.
Лично Томас был бы не против такого исхода. Постоялица из восемнадцатого номера являлась худшим представителем тех, кто останавливался в гостинице. Склочная и доставучая, она вечно на что-нибудь жаловалась: то перышко вдруг закололо в подушке, то под ковром что-то завелось, то на стене от лампы появлялась пугающая тень, похожая на крысоподобного джентльмена в цилиндре… И каждый раз она звонила в звонок и вызывала коридорного. Эх, вот было бы неплохо, если бы она простояла в виде тихой спокойной, молчаливой сосульки хотя бы полчаса.
– А ты можешь послать к миссис Кархх Уинслоу?
Томас кивнул на развалившегося возле звонка на стойке и яростно облизывающего хвост толстого полосатого кота в костюме и шапочке коридорного. Услышав вопрос Томаса, кот мгновенно прекратил свое занятие и уставился на него исподлобья. На широкой усатой морде явно читалось: «Сам иди к этой мерзкой старухе!»
Кот был очень ленивым – в его обязанности входило ловить гостиничных мышей, но это не мешало упомянутым мышам сновать по тесным коридорчикам и спичечным коробкам номеров с таким наглым видом, словно каждая являлась здесь вполне законной постоялицей.
– Очень смешно, Томас, – проворчал отец. – Как он разожжет камин? И еще одно: прежде, чем идти к миссис Кархх, загляни в угольный ящик – Агнесс слышала там возню. Должно быть, снова гремлин забрался.
Томас удивленно округлил глаза.
– Что гремлину там делать? В угольном ящике мог завестись только кобольд!
Отец ожидаемо тряхнул головой, как делал всегда, когда Томас его разочаровывал или огорчал.
– Кобольдов не существует, Томас. Хватит болтать о небылицах, это старикашка Тёрнхилл тебе голову задурил кобольдами всякими! Избавься от вредителя и отправляйся к миссис Кархх. Пошевеливайся!
Томас вздохнул, поправил форменную шапочку и направился к чулану в дальнем конце этажа. Достав оттуда грубые рабочие перчатки, он зажег керосиновый фонарь и вышел через заднюю дверь во двор.
Снега успело намести столько, что пришлось пробираться к угольному ящику, утопая в нем по колено. Ветра не было – и то хорошо…
Даже с расстояния в дюжину шагов стало ясно, что в большом ржавом коробе и правда кто-то был. Ящик сотрясался, крышка, грохоча, подпрыгивала, из-под нее раздавался тоненький голосок.
– Проклятая железяка! Выпусти меня! Тебе меня не удержать!
Томас застыл. Кто бы в ящике сейчас ни сидел, это точно был не кобольд и уж точно не гремлин.
– Ну что за напасть! – продолжал возмущаться пленник. – Ну, я тебе задам, дурацкая коробка!
Томас отмер и осторожно подошел к ящику.
– Эй! Кто там внутри?!
Грюканье стихло. Как и голосок.
– Кто там внутри? – повторил Томас. – И что вы делаете в нашем угольном ящике?
– Выпусти меня! – потребовал обладатель тонкого голоска. – Если не хочешь испытать на себе мой страшный гнев!
– А вот и не выпущу! – ответил Томас. – Пока не скажете, кто вы и как туда попали.
– Ну пожа-а-алуйста, – заканючил пленник. – Я должен выбраться! Здесь очень плохо! И в нос лезет всякое… всякое… а-апчхи!
Томас сжалился, подошел и посветил себе фонарем.
– Я открываю, – сказал Томас. – Только без глупостей!
Взявшись за крышку, он осторожно приподнял ее.
Из ящика тут же вывалилось что-то странное, и коридорный выпучил глаза.
В снегу копошился какой-то… человечек? Больше причудливое существо, впрочем, походило на довольно уродливую общипанную птицу. Если бы, конечно, у птиц были тощие ручонки и ножки, а также белая, как и снег кругом, кожа. На тонкой шее существа сидела совершенно лысая голова со здоровенным острым носом, двумя круглыми черными глазами и изломанной трещиной рта. Это нечто и в самом деле чем-то напоминало гремлина.