– Что ты делаешь? – недоуменно спросила Либерти.
Пока она искала пластинки и наблюдала за Аланом, все тревоги отступили и сил немного прибавилось. По крайней мере ей точно больше не хотелось свернуться в клубочек и проспать несколько лет подряд.
– Включаю музыку, – беспечно ответил Алан и развернулся к ней.
– Это я вижу, – подтвердила Либерти, глядя то на Алана, то на играющий граммофон. – Но зачем?
Он улыбнулся – быстро и искренне. Подошел к Либерти – тоже быстро. И взял ее руку в свою, а после бережно повел за собой. Они прошли мимо стола с граммофоном, обошли диван и оказались в единственном свободном пространстве дома.
Либерти не сопротивлялась, но уже догадывалась, к чему все шло. Первым порывом было отказаться. Она даже остановилась, покачала головой и выставила свободную руку перед собой, но Алан перехватил ее ладонь и аккуратно потянул на себя.
– Потанцуй со мной, – тихо попросил он с улыбкой на губах. – Пожалуйста.
– Я не… – начала Либерти, но осеклась. Быстро взяла себя в руки и сказала: – Я не танцую. Не люблю. Не умею. Не хочу.
– Так не любишь, не умеешь или не хочешь? – со смешком спросил Алан, положив одну ее руку себе на плечо, а после притянув ближе саму Либерти.
– Все вместе, – на выдохе призналась она, но снова пытаться остановить его не стала.
Если быть совсем честной, то Либерти когда-то и умела, и любила танцевать, но с того момента прошло много времени, и возвращаться к той жизни она не планировала. И все же позволила аккуратно закружить себя в медленном танце.
Он держал ее за руку, крепко обнимал за талию и неспеша кружил их по комнате. Голос Фрэнка Синатры разносился по гостиной. Либерти начала успокаиваться и вскоре не просто бездумно следовала за Аланом, а танцевала вместе с ним.
Все семь кошек уселись на спинке дивана и наблюдали за ними яркими, горящими глазами. Заметив их, Либерти хихикнула и, на секунду остановившись, сделала еще полшага к Алану. Прижалась щекой к его плечу и спокойно выдохнула.
Они продолжали танцевать.
Отпускать Алана не хотелось. Особенно обратно во Внешний мир, добраться до которого сейчас было едва ли возможно. Либерти обняла его крепче.
Про себя она прошептала: «Я люблю тебя». Но вслух не сказала. Думала: слишком рано. Пусть откровенное признание вертелось на языке еще с начала их переписки, она не решалась сказать это Алану, пытаясь найти хоть какую-нибудь причину своей любви.
С Аланом было спокойно. Она доверяла Алану слишком сильно для их невероятно короткого знакомства. Его любили ее кошки. Он сидел с ней на диване и пил глинтвейн. Он пришел к ней из Внешнего мира, не боясь потеряться в Лесах и Горах рядом с Городом и Королевством. Город его пустил. Они сработались и смогли бы дальше работать вместе. Алан ничего от нее не требовал и ничего не доказывал. А еще у него была красивая улыбка и очень пронзительный взгляд. И он танцевал с ней под Фрэнка Синатру.
Либерти насчитала десять причин любить Алана, но и этого ей казалось недостаточно. Она чуть сильнее прижалась к нему и вдохнула запах корицы, имбиря и мускатного ореха. И улыбнулась, не заметив, как песня плавно подошла к концу.
Они остановились.
Алан шепнул ей на ухо:
– Когда-нибудь все в кого-то влюбляются.
Либерти поцеловала его в шею.
Календарь показывал двадцать четвертое декабря, когда все собрались на поляне рядом с Набережной. Полупустой стол был на привычном месте, только теперь на нем стояли зажженные свечи и две коробки печенья, пара тарелок с кексами, которые жители Города пекли только в Йоль. Пряный запах корицы, имбиря и апельсина вперемешку с шафраном и мускатным орехом был таким сильным, что иногда гости чихали. Место во главе стола пустовало: туда должна сесть Новая Богиня, но битва еще не закончилась.
На Море поднялись волны, а за горизонтом сгущались тучи вперемешку с дымом. Люди старались не смотреть в ту сторону. Барьер, выставленный сестрами-ведьмами, прочно защищал Город. Коротковолосая и пышногрудая Мелвилл с немного рассеянным видом сидела за столом и разглядывала свою пустую тарелку. Худая и остролицая Леона танцевала и немного безумно смеялась. Низкая и маленькая Эйлен сидела под деревом и гладила бродячего пса. Барьер был нерушим до тех пор, пока ведьмы живы, и это знал каждый житель Города. Все были спокойны настолько, насколько могли быть спокойны в такое время.