Плачут ли кошки на самом деле? Луиза не знала.
Она выскользнула из спальни Зимней Госпожи и проспала в кресле весь день, до заката, не обращая внимания на снег за окном.
Вечером Госпожа вдруг появилась – так, словно не уходила никуда, довольная и словно чуть помолодевшая, а на следующее утро у Луизы снова было много работы. Потому что снег запорошил окна, застыл у рам твердой корочкой, его нужно было стряхнуть, отколоть слипшиеся ледяные кристаллы.
Руки от этого мерзли, становились красными, а кожа грубела.
Но Луиза не ленилась – и не только из-за того, что не хотела быть превращенной в утку и съеденной, но и потому, что вдруг захотела получить свою награду.
И вернуться домой, к отцу.
Ей начали сниться дом, отец и даже матушка. И потом – Клементина. В странных снах, в которых до того не было места прошлой жизни Луизы, эта жизнь вдруг начала проступать эпизод за эпизодом.
Вот отец привез ту картину, с морем. Матушка рада, но Луиза не может вспомнить ее лица. Только голос, отблеск солнца в золотых волосах, то, как она протягивает руку, подзывая Луизу к себе, и улыбку. Не все лицо, только изгиб прекрасных губ.
Вот весна, когда матушки не стало. Луиза тогда потерялась в доме, и ее искали все слуги; а она просто сидела в одной из комнат, в тишине, потому что казалась сама себе брошенной и забытой, как старая кукла. От этого сна Луиза очнулась, чувствуя себя как человек, которого бросило в холодный пот, и с удивлением обнаружила себя кошкой, упавшей с кресла на пол.
Вот отец учит Луизу стрелять по бутылкам. Вот – их поездка к морю, в горы, в соседнее графство, еще дальше. Отец обещал показать Луизе мир, когда она подрастет достаточно для долгих путешествий.
Вот он привозит Клементину – и во сне Луиза видит больше, чем видела тогда, стоя в холле их дома, растерянная и злая.
У Клементины острый и цепкий взгляд, но он смягчается, когда она видит Луизу. Клементина осторожна и умна, она просит называть ее по имени и очень смущается, когда отец Луизы говорит, что он привез новую мать для своей дочери. Клементина дает Луизе время – много времени, чтобы позлиться; достаточно времени, чтобы привыкнуть, принять, осознать, что она теперь делит сердце отца с кем-то еще.
Клементина терпеливо отвечает на вопросы.
Клементина спрашивает Луизу, чего та хочет на обед, на ужин, на завтрак, от жизни.
Клементина едва заметно меняется в лице, когда Луиза топает ножкой и злится.
Клементина, которая говорит, что все хорошо и никто же не умер, когда Луиза испортила ей платье на званом ужине.
Так же бывает, когда в доме есть дети; ничего не проходит идеально, мой дорогой Фрэнсис, да, даже если твой ребенок уже почти не ребенок, а взрослая юная леди.
Клементина стоит за спиной отца, бледная, потому что Луиза и лорд Голдсмит говорят друг другу ядовитые вещи; и Луиза видит, здесь, из своего сна, что Клементине больно. Не потому, что падчерица унизила ее.
А потому, что Клементина чувствует себя виноватой.
«И поделом!» – думает Луиза во сне.
И просыпается в кошачьем теле, с человеческой тоской в сердце.
После того случая Луиза обходила спальню хозяйки стороной. Подальше. Чтобы не было соблазна открыть дверь и войти.
Зимняя Госпожа не сказала ничего, она словно и не заметила, что Луиза-кошка нарушила запрет. Но так ли это было на самом деле? Может, ведьма все знала, просто молчала и ждала, пока Луиза снова не рискнет сделать что-то, чего делать ей не разрешали?
Так или иначе, дверь, которая раньше не интересовала, стала теперь для Луизы тем, что манило. И запрет, который она, хорошая, послушная девочка, восприняла сперва как один из простых запретов, не лишенных основания, превратился в тот, что хотелось нарушить.
Однажды Зимняя Госпожа вновь ушла куда-то днем, в этот раз не забыв вернуть Луизе ее человеческое тело. Снег накануне был густым – работы было много. Луиза обходила комнату за комнатой, коридор за коридором и задержалась у того, который вел в спальню ведьмы.
Дверь была закрыта.
Она притягивала.
Она заставляла мысли метаться встревоженными птицами, отчего работа не спорилась, а взгляд то и дело соскальзывал в сторону.
Луиза вздохнула, оставила щетку и тряпку на подоконнике и, чувствуя, как подкашиваются колени, а в груди горячо-горячо бьется сердце, положила ладонь на дверную ручку. Что-то щелкнуло, дверь поддалась, Луиза распахнула ее и шагнула внутрь.