— Ну конечно же! Брыла! Теперь вспомнил. А где это вам так поцарапали физиономию?
— Под Варкой. Осколком… Куда путь держите?
— В Хелм. А вы?
— Туда же. В офицерское артиллерийское училище.
— Вот это да! Я тоже получил туда назначение. Так что нашу встречу надо обязательно обмыть. И не только встречу. Вижу, что успели заработать офицерские звездочки…
— Три месяца назад.
— Постойте-ка… Если мне не изменяет память, то в Брянске вы не имели ничего общего с артиллерией, верно?
— Да, я получил туда назначение в Житомире, после окончания курсов политработников.
— Вот оно что…
И Мешковский заговорил о чем-то другом. Видимо, хотел сменить тему разговора. Но Брыла перебил его:
— Чувствуется, что вы не очень-то жалуете нас политработников.
— Да нет, почему же…
— Это видно по выражению вашего лица. Интересно знать: почему?
Мешковский смутился. Прямо поставленный вопрос застал его врасплох. Однако он тотчас же взял себя в руки и непринужденно объяснил:
— Откровенно говоря, я считаю вас в какой-то степени временным приложением к армии. В моей части политработники были… ну как бы это сказать… — запнулся он, подыскивая подходящее выражение, — полугражданской службой.
— Понимаю. И думаете, везде так?
— Да нет… Не знаю. Впрочем, посмотрим, как будет в училище.
Какое-то время они сидели молча. Брыла задумался, а потом вдруг спросил:
— Вы хороший артиллерист?
— Да так себе. Средний. А что?
— Хотелось бы подучиться артиллерийскому делу. Поможете?
Мешковский удивился. В части, где он служил, лишь немногие политработники интересовались артиллерийской наукой. Взглянул на Брылу с симпатией.
— С удовольствием. Можете рассчитывать на меня.
Машина вдруг резко, чуть ли не под прямым углом, свернула. Миновали какой-то поселок из нескольких убогих каменных домишек, разбросанных вдоль шоссе. За ним началась плохая дорога. Машину подбрасывало на ухабах, ящики гремели…
Разговор прервался. Вокруг простиралась однообразная равнина: серо-бурые полосы вспаханных полей, изрезанные желтовато-зелеными грядками, сахарной свеклы, редкие деревья, одинокие хаты с почерневшими соломенными крышами, отдельные фигурки работающих людей. На горизонте пылал яркий багрянец заката, обещая ветреную погоду.
Когда машина снова выбралась на хорошую дорогу, Брыла, описав рукой широкий полукруг, сказал:
— Ну вот и встретились на родной земле…
Это прозвучало немного восторженно. Мешковский едва заметно улыбнулся.
— Вижу, что у вас отличное настроение…
Брыла не отреагировал на иронию.
— Да. С того самого момента, как мы пересекли Буг.
В его голосе послышалось нечто такое, что заставило Мешковского внимательно взглянуть на попутчика. Брыла заметил это и, как бы оправдываясь, добавил:
— Видите ли, я очень тосковал по родине. И теперь каждый человек, которого я встречаю, даже каждая деревня, которую вижу впервые в жизни, кажутся мне близкими, родными…
Мешковский пожал плечами.
— Родину и я люблю!.. А с людьми бывает по-всякому!
Дорога снова стала ухабистой. Слева тянулся редкий перелесок, справа — заболоченная низина, поросшая камышом, посреди которой поблескивало зеркало зеленоватой, застоявшейся воды. Оттуда повеяло холодом. Офицеры плотнее закутались в плащ-накидки и умолкли.
Машина пересекла железнодорожную линию и начала карабкаться вверх по крутому склону. Водитель со скрежетом переключил передачу, и мотор заработал на больших оборотах. Скорость упала. С телеграфного столба, мимо которого они проезжали, поднялась совка и бесшумно улетела в сгущающуюся с каждой минутой тьму.
Когда машина преодолела подъем, ухабы сменились асфальтом. И Брыла, усаживаясь поудобнее, вернулся к прерванному разговору.
— Вы довольны назначением?
Мешковский переспросил:
— Доволен ли я назначением в училище? — и ответил: — Да ну его к чертям! Дисциплина и муштра с утра до поздней ночи. По сравнению о фронтовой жизнью это сущая каторга…
— Да. Фронтовых друзей и мне жаль. И все же я доволен своим назначением. Рад, что буду воспитывать офицеров для нашей армии.
В голосе Брылы прозвучали те же восторженные нотки, с какими он только что говорил о Польше. Мешковский едва заметно пожал плечами.
— Я не идеалист и за возвращение в полк отдал бы, как говорится, полцарства.
Уже совсем стемнело, когда вдали замерцали тусклые огоньки. Они приближались к Хелму.