— М-м… Пахнет действительно — изумительно. Особенно с учётом того, что меня после «воскрешения» в новом теле, стейками, да ещё «обжаренными для аппетитности», ещё никто не баловал. Слюнки так и потекли! Вот, глотаю. — он, конечно, нагло врал, сделав вид, что забыл про ужин у леди Дианы. Но подумал, что Пенелопе его комплименты будут приятны.
И точно — она улыбнулась:
— Отлично. Рада, что ты слюнки глотаешь. Зубные щётки — в шкафчике в ванне. Моя — розовая.
В крохотной каморке ошибиться с поиском казалось невозможным: всё функционально и на виду. Щётки Роджер действительно нашёл в надписанном шкафчике. Себе выбрал цвета хаки. Но зубную пасту взял ту, что уже лежала на полочке перед зеркальцем, и оказалась начатой, и даже тюбик был снаружи влажным — Пенелопа уж точно решила не пренебрегать средствами личной гигиены, и не более нескольких минут назад умылась и почистилась. Молодец. Любопытно: здесь и правда имелось десять щёток.
На стандартное отделение пехотного взвода?
Собственно, он так и предполагал, что всё это, включая и саму Станцию — сделано военными. И — для военных.
Интересно всё же — как получилось, что всему наследовали чёртовы амазонки?
Ничего: он узнает. Но для этого придётся, похоже, вернуться на Станцию, и поработать с «Матерью».
А что? Почему бы и нет?
В правдивость того, что ему наплели Диана и Пенелопа, он уже не верил.
За завтраком не разговаривали. Наслаждались «приёмом пищи».
Роджер блаженно щурился, раз за разом запуская зубы в весьма удачную, хоть и немного подгоревшую, имитацию котлеты. При этом ещё и нагло причмокивал, и только что не чавкал. Пенелопа проворчала:
— Хватит! Не нужно мне показывать, что ты доволен моими кулинарными способностями. Если честно — кухарка я никакая. И душа не лежала, и повара у нас для готовки есть. Дипломированные. Ну, вернее, были — вряд ли мы вернёмся на Станцию.
— Пожалуй. Разве что ну очень попросят. — он хохотнул, — А ещё я предлагаю, раз мы сегодня ничем, вроде, особо спешным не заняты, сходить наконец на разведку. Нужно же узнать, что тут и как. Чем можно разжиться в смысле еды. Воды. И крова. Не век же нам и нашим детям жить в боте?
— Да уж. Да и печка скоро сдохнет — заряда аккумуляторов осталось процентов восемьдесят. А потом придётся разводить костры. Прямо здесь, внутри.
— Не думаю, что это хорошая мысль. Угорим.
— А если — пробить дыру в корпусе и вывести трубу-дымоход?
— Хм-м… Неплохая идея. Но всё же пока лучше бот не трогать. Мало ли. Вдруг придётся снова им воспользоваться?
— Ага, смешно. Это для бегства на «запасную точку», что ли — в Австралию? — она не скрывала иронии, — Тогда про печку лучше сразу забыть — аккумуляторов через пару-тройку дней уже еле-еле хватит на запуск движков. Да и горючего… Только на три часа полёта.
— Кстати, что ты там говорила насчёт того, что горючее на Станции закончилось?
— Да, именно это я и говорила. Дело в том, что пока шли эти самые триста лет, много уходило на маневрирование. Ну, чтоб удержаться на орбите. А ещё — ты, конечно, был прав, когда спрашивал, не пробовал ли кто-нибудь до нас… Да, однажды кое-кому из начальства пришла умная мысль, что показатели, которые передают зонды — неверны. Вот и отправили отряд. Уже не вернувшийся. И переболевший всеми этими… Лучевой. Нью-испанским гриппом. Супермалярией. Какой-то там холерой и эболой… Жаль их. Ну, тех, кто на своей шкуре проверял условия жизни.
— Погибли. — Роджер нахмурился, и не столько спрашивал, сколько утверждал.
— Да. Две девушки — от воспаления лёгких, потому что подцепили в лёгкие чего-то такого, что не лечилось никакими бортовыми лекарствами — скорее всего, боевым штаммом сибирской язвы. Ещё одна подцепила лихорадку, и тоже ничто из лекарств не помогло. Это мы условно называем эту болезнь — малярией. А на самом деле точно не знаем. А остальные шестеро — пострадали от холеры, эболы и чего-то ещё. Ну, а умерли от радиации, поскольку прожили подольше.
Я слушала записи — они передавали данные по радио. Омерзительно. Кожа, по их словам, слезала прямо пластами, тело шло как бы волдырями — с белёсой жижей гноя. Постоянный понос. В конце у некоторых не было сил даже отползти от ямы. Которую вырыли под временный туалет. Волосы повыпали. И зубы… Бр-р!.. — Пенелопу передёрнуло.
— И… Давно это было?
— Да. Сто семнадцать лет назад первый раз. И семьдесят четыре — второй.
— И — что? Ну, во второй.
— Воспаление лёгких никто не подцепил. Малярии тоже. В смысле же радиации — почти всё то же самое. Только прожили эти несчастные подольше. Не сорок девять дней, а четыре с половиной месяца.