Пенелопа прикусила губу. Затем всё же разрыдалась:
— Нет! Конечно нет! — она снова прилегла, прильнула, щедро поливая его грудь холодной влагой, так и льющейся из прекрасных глаз, и обняв так, словно он — неколебимый утёс в бушующем океане, — Ты и сам всё отлично понимаешь!.. Я… Хотела бы, конечно, вернуться на Станцию! В тепло, в привычную уютность. В свою каюту. К удобному, и как ты сказал тогда, налаженному быту. К нормальной еде. И душу, где не нужно экономить каждый грамм воды. К тому же «технической», вонючей и холодной.
— Ну хорошо. Мы скажем им об этом. Предположим, ты вернёшься. А я? Что будет со мной? Меня утилизируют?
Ответ раздался совсем не оттуда, откуда Роджер ждал. Он прозвучал из динамика трансляции с подволка бота:
— Нет. Столь ценный экземпляр, к тому же доказавший нам, что у него гибкий и прагматичный интеллект, утилизировать глупо. Это если мягко говорить.
— Добрый вечер. Координаторша, это вы? — Роджеру показался знакомым голос.
— Да. Здравствуй, Роджер. Меня зовут Анна.
— Приятно познакомиться, Анна. Вы уж простите, что так въехал вам тогда в челюсть… — Роджеру и правда было стыдно. Но только — самую малость. Ведь если то, что он подумал о яде было правдой…
— Я не в обиде. — она и правда, рассмеялась — легко и просто, — Да и яд был… Настоящий. Так что ты тогда просто — в очередной раз выжил.
— Рад, что не разочаровал. Но сейчас… Это, как я понимаю, и была моя — верней, наша, — он глянул в настороженные глаза, затем снова поднял взгляд к подволку, откуда доносился вполне доброжелательный грудной голос, — основная миссия? Проверить Землю на пригодность для…
— Да. Для ре-заселения.
— И… как?
— Ответ отрицательный. Счётчик у вас на борту показывает, что вы за четыре дня нахватали столько радиации, что через примерно год наберёте смертельную дозу. Так что если ты, и правда, хочешь жить — собирайтесь, и улетайте оттуда. Да и то: придётся недели две вам посидеть в карантине. А только потом я тебя, козла призового, выпущу «порезвиться». В наш станционный огород с капустой.
— Анна. — Роджер продолжал разговаривать с Координаторшей, обращаясь к подволку, поскольку считал, что на боте именно там лучше всего прятать и микрофоны, чтоб им не мешал звук шагов, стук и гул механизмов, и прочие неизбежные посторонние шумы, — Можете сказать честно? Сколько их было? До меня?
— Двенадцать. Но на базе твоего тела и мозга — лишь один. Он был самым первым, и продержался на поверхности всего шесть дней. У его «походной» жены начались эти дела, и он отправился наружу один. Некому было прикрыть его тыл. Вот его и задушил, прыгнув из засады, и обвив кольцами, двадцатиметровый монстр: боа-констриктор. Назвать эту гадину обычным удавом я при всём желании не могу. Я видела запись. Да и ты посмотришь её, когда вернётесь: тогда видео у нас ещё было. Посмотришь и на других тамошних тварей. Они вполне под стать — одни трёхметровые гориллы чего стоят…
Собственно, поэтому мы и избегаем пока Африки. И Индии.
— Понял. Спасибо за простой и честный ответ. Кстати, хотел спросить: мы разговариваем… Через спутник-ретранслятор?
— Нет. Через простой атмосферный зонд. Он сопровождал ваш бот всю посадочную траекторию, и висит над вами с момента посадки.
Роджер прикусил губу. Понятненько. Значит, его надежды на то, что их хотя бы не с самого начала прослушивают, не оправдались. Вот и получается: сколько сил потратили зря. На укрытие плёнками и маскировку… Он вздохнул. Спросил:
— Анна. Я понимаю, что сейчас не время и не место, но всё же хотелось бы знать… Вы и правда — размораживаете нас, мужчин, в-основном для… Осеменения? Или больше всё же — для разведки планеты?
— Вот уж нет. Только «осеменение!» — в голосе Анны снова послышался смешок, — Это было бы слишком… Расточительно. Нет, мы, конечно, размораживаем одновременно от пятнадцати до двадцати экземпляров. Можем себе позволить — гибернатор тут рассчитан на восемь тысяч самцов. Затем заставляем очухавшихся пройти стандартные тесты и полосу препятствий. Потом — схватки. Нужно же проверить и физические и умственные кондиции.
— Погодите-ка… То есть — мужчина может и не… Очухаться?
— Да, может. Примерно один из тридцати пяти-сорока не выживает при разморозке.
— Понятно. И что же — после… Схваток?
— Да то, что ты, — снова смешок, — проделал со мной. Да, один оставшийся победитель даёт нам сперму, которую мы извлекаем из спермоприёмника и замораживаем. И, если уж совсем честно, нам накопленной спермы хватило бы уже лет этак на тысячу.