Тут я, конечно, попенял бы вашему ведомству пропаганды: глупо представлять нас, мужчин, так однобоко и примитивно. Гитлер уже пытался представить так — евреев. Как второсортных и ущербных и нравственно и физически, выродков. А наша, штатовская, пропаганда — русских. Они, дескать, все агрессивные, неадекватные, и пьяницы. А китайцы — мурашики-трудоголики. Эстонцы — тормоза. А Индусы — грязно…опые идиоты и лентяи. Годные только мелодрамы с песнями и танцами снимать. А итальянцы — любвеобильные макаронники.
Ни к чему хорошему такая политика не ведёт: презирать тех, кто живёт просто по-другому, руководствуясь своим разумом и своими традициями уклада жизни — глупо.
Но не буду сейчас втуне разбрасывать перед тобой перлы моего красноречия: то, что вдолбили с младенческих лет, не переделать никакими доводами разума! — он потихоньку постучал ей в висок кончиком указательного пальца. Пенелопа предпочла промолчать. Роджер подумал, что он и правда: зануда. Зачем ей вся эта мораль?! Она хочет лишь одного: вернуться в тёплый и уютный мирок Станции! Пора заканчивать с нотациями:
— Ладно, всё уже сделано. Понять и уже вполне добровольно исполнить ваш план мне так и так пришлось.
Собственно, понять его было не трудно: я должен был проникнуться мыслью, что выжить тут, внизу — моя основная задача. Идея тех, кто разработал этот план, была в том, чтоб сыграть на моём чувстве долга и ответственности. Для начала — за тебя. Спасшее меня, и целиком доверившееся мне существо. Такое тоненькое, хрупкое, и беззащитное. Практика показала, что мой характер вычислен верно. Да вы наверняка и мои сексуальные предпочтения узнали из анкеты. Ты — мой секс-идеал!
И сработало же.
Потому что тот, кто хочет что-то сделать — найдёт тысячу способов. А кто не захочет — тысячу причин. А я захотел. Спасти тебя. Ну, и себя, конечно… Чтоб мы подольше были вместе, ласточка моя ненаглядная. Малышка. Кошечка. Сокровище бесценное, хоть иногда и капризное и ворчливое. Тростиночка моя, божественно стройная и гибкая… Всё у нас теперь будет хорошо. Мы будем вместе, и проживём счастливую жизнь! Голубка ты моя сизокрылая…
Он продолжал осторожно гладить и водить руками по её такой приятной на ощупь спинке, и шептать нежные слова в ушко до тех пор, пока через буквально несколько минут её мышцы снова не расслабились, и она не засопела, уткнувшись маленьким носиком ему в ключицу.
Самому Роджеру не спалось.
Конечно, он понимал, что сейчас уже и правда — почти ничего сделать не сможет.
Да и с самого начала ему было понятно, что то, что он выжил, а потом был «чудесным» образом спасён — просто часть плана. Коварного плана. Подлого и прагматичного.
Самец, уже давший семя, бык-производитель, может быть полезен только для двух вещей. На — вот именно — ещё семя! И — на мясо.
Он — пушечное мясо. Вернее — лабораторная крыса. На которой проверяют возможность остаться в живых на заражённой и промёрзшей планете. (А, получается, хорошо, что он не стал никого там, на Станции, да и тут, внизу, убивать! Не нарушил никакого «природного» равновесия. И не подорвал «доверия» к себе. У контингента. У женщин.)
На Станции он, конечно, просмотрит материалы остальных двенадцати миссий.
Сможет дать несколько дельных советов руководительницам Станции. И с точки зрения заселения, и с точки зрения текущего ремонта самой Станции… И комплектации бота для следующего раза. Сможет удовлетворить своё любопытство, узнав у Матери, как погибли мужчины. Осеменить несколько десятков, или сотен — не суть! — отобранных для этого самок. Тьфу ты — женщин, если называть этих «носительниц-инкубаторов» столь высокопарным термином.
Однако никаких сомнений в том, что изменить принципиальный подход к себе, и мужской половине человечества в целом, он не сможет. Ему этого просто не позволят.
А всё — из-за прецедентов. С бунтами предыдущих «осеменителей». С другой стороны он не мог не признать, что чёртовы амазонки, похоже, научились неплохо выживать, и до сих пор свято верят, что все беды человечества проистекали от них, от мужчин!
Наивно, да. Но пока не нужно им указывать, что от кое-каких пороков любого Социума и им не удалось отделаться.