Коридоры, ведущие в подвал своей мрачностью, подавляли волю любого попавшего в них человека. Мрачные они словно были началом пути в ад. Под стать коридорам была и комната, в которую они вошли. Лишенная окон она была почти вся заставлена разными приспособлениями, странной конструкции. Нелепые на первый взгляд они торчащими во все стороны их них острыми шипами, лишали душевного равновесия и людей с крепкими нервами.
Лойола много раз в своей жизни сталкивался с мучениями и смертью, но вид чужого страдания не доставлял ему радости. Однако дело убить или покалечить врага во время сражения, и совсем другое мучить беззащитного человека, не способного дать тебе отпор, мучить с единственной целью — причинить ему как можно большую боль.
Он перевел взгляд на подвешенного в середине комнаты человека. Руки, за которые был подвешен узник, и ноги к которым было привязано, грубо отесанное бревно были покрыты сгустками крови, кое-где все еще сочащейся из многочисленных ран.
Человек только изредка стонал, явно в бессознательном состоянии.
Монах, находящийся здесь же, подчиняюсь знаку отца инквизитора, окатил висящего ведром холодной воды. Тот, приходя в себя, явно с трудом разомкнул веки и невидящим взором попытался отвести камеру.
— Как вы, можете мучить меня — Хранители знаний? — хрипло прошептал он.
— Вот видите, магистр, этот еретик не только не раскаивается, но еще и ставит под сомнение права святой инквизиции, — сказал, обращаясь к Лойоле, инквизитор, — но вы можете его спрашивать обо всем вас интересующем, а если он будет затрудняться ответить, то мы ему поможем.
Лойола вновь посмотрел на висящего, тот находился в шоке или уже смирился с болью.
— Скажи мне, сын мой, почему ты называешь себя Хранителем?
— Потому что я сохраняю знания поколений и берегу их для потомков, — он поднял взгляд на Лойолу и тот увидел пылающий взгляд безумца, — я храню величайшее сокровище всех сокровищ, а они хотят у меня, его отнять, но им это не удается, и он расхохотался.
Лойола повернулся и инквизитору.
— Вы уже выяснили, о чем он говорит?
— Конечно, у него дома была найдена книга священного писания, невесть какими путями у него оказавшаяся. Вот посмотрите. Это будет забавное зрелище.
По его знаку, монах, сидящий в углу молча снял тряпицу с фолианта, лежащего на столе и, взяв его в руки подошел к висящему. Взгляд того, наткнувшись на книгу в руках монаха, остановился. Он нечленораздельно взвыл и забился. Его тело сотрясали конвульсии такой силы, что казалось, будто сейчас оторвется цепь, закрепленная в своде камеры, или же вырвется из своего гнезда в полу бревно, привязанное другим концом к его ногам.
По знаку инквизитора, монах отнес фолиант обратно, и закрыл его. Конвульсии подвешенного стали стихать. Вместо бесчисленного мычания он, наконец, смог произнести:
— Верните мне знания, только я их Хранитель имею право их сохранить. Верните или они испепелят вас.
Он как будто не замечал, что подвешен к потолку, взгляд его, горящий и безумный, перескакивал с одного присутствующего на другого. Однако внезапно взгляд его погас, и он безвольно повис, словно отключившись от этого мира.
Лойола потерял к этому человеку всяческий интерес.
— Думаю, святая инквизиция сможет наставить этого еретика на путь истинный, если это вообще возможно, но и в этом случае мои советы будут излишни. Но не согласится ли святой инквизитор передать нашему ордену для изучения книгу, на которую ссылается этот еретик. Мы готовы внимательно изучить ее и вернуть святой инквизиции с нашими рекомендациями.
Инквизитор, знающий о дружественных отношениях магистра Лойолы и верховного инквизитора, не хотел навлечь на себя гнева ни одного, ни другого. Предложение Лойолы ни как не ограничивало его. Тем более что книгу он уже просмотрел и не увидел в ней ни чего еретического, но сообщать об этом не спешил.
Пусть иезуиты забирают книгу, рассудил он. Как бы не повернулась ситуация в дальнейшем он сумеет извлечь из нее для себя выгоду.
Лойола не доверяя ни кому, лично изучил всю книгу, но это оказался список святого писания, находящийся в не очень хорошем состоянии, неизвестно какими путями оказавшийся в руках человека со слабой психикой, и вообразившим себе невесть что.
Проснувшись, я почувствовал какую-то слабость, но ни каких болезненных ощущений не испытывал. В квартире было так тихо, как бывает только, когда ни кого нет дома. Слышно было лишь как где-то в соседних квартирах идет перманентный ремонт, да с улицы доносились приглушенные звуки.
Натянув спортивные штаны, предусмотрительно оставленные Николаем рядом с моей кроватью, я отправился на кухню сварить себе чашку кофе.
Я только собрался налить себе сваренный кофе, как хлопнула входная дверь.
— Ну, вот так и не дадут выпить чашку кофе.
— Делиться надо и все будет хорошо. А вообще-то просто замечательно, что ты ожил. Как себя чувствуешь?
— А почему не наливаешь?
Я налил кофе, и мы с Николаем сели.
— Ничего, как варят кофе, не забыл, так что не все потеряно. Да старик ну ты и дал копоти.
— Коля, ты извини, не знаю, что меня укрыло.
— Ну, это я тебе скажу. Ты и так приехал большой, а тут еще побегал по городу, добавил. В итоге воспаление легких. Тут тебя неделю выхаживали. Но смотрю все позади.
— Спасибо. Подожди как неделю.
— А ты сколько думаешь?
— Ну, не знаю я, похоже, потерял счет времени.
— Так вот, старик, неделю как один день ты провалился, и если бы не Ниночка, уж и не знаю, как бы тебя выхаживал.
— Постой, слишком много информации сразу. Скажи, что я просто так провалялся целую неделю?
— Ну, почему просто так. Ты очень творчески бредил, кстати, на четырех языках. В бреду бесконечно поминал то Стена, то Кьяру. Не зная тебя, точно решил бы, что ты шпионом заделался. Ну да ладно, я так на минутку заскочил, бегу. А вот ты приходи в себя. Вечером Ниночка придет, вот тогда обо всем и поговорим.
И он быстро убежал. А я отправился приводить себя в порядок, что таковым действием можно назвать только условно. Хоть как-то я привел себя в порядок и, хотя рубашка и брюки висели на мне как на вешалке стал уже больше похож на человека.
Вечер начался с того, что первой пришла Ниночка. Открыв двери своим ключом, она тут же накинулась на меня.
— Сережа, как вы себя чувствуете, почему скачете по квартире. Вам еще и сегодня полежать.
— Ну, уж нет. Я и так, пролежал, ужас, сколько времени, если конечно Николай меня не разыграл. А вас, если не ошибаюсь, зовут Ниночка.
— Ой, простите, я то к вам уже так привыкла, что забыла, что нас официально не знакомили.
— Ну, так забудем об этом, только можно попросить не обращаться ко мне на Вы, а то я чувствую себя какой-то старой развалиной.
— Сережа, теперь иди в гостиную посмотри телевизор, почитай книгу или просто полежи, а я сейчас приготовлю ужин.
И не смотря на мои слабые протесты, Ниночка, проявив железную волю, выгнала меня из кухни. А потом, не взирая на мои протесты, накрыла стол в гостиной.
Николай вернулся домой, как раз тогда, когда были закончены все приготовления, и дом сразу наполнился шумом и разговорами.
Ужин был больше похож на торжественный, такой какие устраиваются в честь семейного торжества. Рассказывая вновь свою историю, я старательно избегал в ней только одной стороны — великих печатей и всего с ними связанного.
— Сережа, а у тебя с Кьярой? Насколько это серьезно, — спросила Ниночка.
— Насколько, — я задумал буквально на одну секунду, — для меня на всю жизнь.
— Счастливые вы — не то сказала, не то вздохнула Ниночка и выразительно посмотрела на Николая.
После заключительной чашки чая, я, сославшись на усталость, уполз в спальню, прилег и не заметил, как меня сморил сон.
Наутро, выбравшись на кухню, я обнаружил там Николая с чашкой кофе.
— Привет, старик, а Ниночка.
— Ниночка уже убежала на работу, а вот у меня с утра образовалось окошко и очень кстати, потому что я хотел с тобой поговорить.