'Нарушение кодекса Режима не является преступлением в результате физического принуждения, если вследствие оного лицо не могло руководить своими действиями' - прочел Баром следующий параграф.
'А что, - хмыкнул он, - это мысль. Скажу на допросе, что делал ей операцию, стоя на мушке у Ольфи Нокота и по его приказу. Хоть посмеемся...'
Железная дверь с лязгом отворилась, и за прутьями показался глава администрации собственной персоной.
Ольфи широко улыбнулся, словно не мог желать более радостной встречи:
- Литературку почитываешь?
Баром отложил кодекс и подошел к решетке:
- Ага, фантастику. Ничего общего с реальностью. Что с девчонкой?
- Баром-Баром! Только посмотри на себя! - покачал головой Нокот, - сейчас тебе лучше подумать о том, что с твоими объектами. Ты знаешь, что ассортимент трех точек из пяти твои сотрудники уже растащили по домам? Но не волнуйся, я отправил своих ребят присмотреть за клубами, пока ты в отпуске.
- Ценю твою заботу о моем предприятии, Ольфи, - осклабился Баром, - но я задал иной вопрос.
Глава Циклотронной плоскости достал из портсигара папиросу и лениво закурил, будто раздумывая о чем-то своем.
- Она находится под стражей в точно такой же камере, возможно, даже в этом корпусе, - снизошел он до ответа. - Представляешь, вы видите из окон один и тот же пейзаж. Романтично, не правда ли?
Баром промолчал. Он не верил ни единому слову. Нокот прочел его мысли:
- Зря не веришь. Я впрягся за вас обоих, даже когда ты меня подвел. Организовал вам пребывание в столь комфортных условиях, - он жестом экскурсовода обвел камеру. - Где бы ты был, если б не я? Скажу - в металлической коробке в застенках комитета по борьбе с нелегальной хирургией. С круглосуточной иллюминацией. Срал бы в ведерко и дышал галлюциногенным паром до фиолетовых соплей.
- Лучше скажи, где я сейчас и дадут ли мне вызвать адвоката.
- Я пришел не отвечать на твои вопросы - на это у меня нет ни желания, ни времени, - отмахнулся Ольфи. - Я здесь, чтобы предложить тебе сделку.
Баром не мигая смотрел на своего горе-благодетеля.
- А про старый уговор ты позабыл? Ты должен был вывезти нас из страны. И, думается мне, четыре миллиона толкачетов, что были в наших сумках на момент ареста, ты уже присвоил.
- Присвоил, а как же. В виде обещанной компенсации за неудобства. Ты сорвал дело, помнишь?
- Полагаю, теперь мы в расчете.
Нокот добродушно развел руками:
- Поэтому я и здесь! И предлагаю тебе соглашение. Я выступлю свидетелем по вашему делу и вытащу тебя на свободу. Ты даже сохранишь свое предприятие. Не целиком, разумеется. Процентов сорок...
- И почему я должен отдать тебе шестьдесят процентов своего бизнеса?
- Это цена моей защиты. И моих показаний. Сделаем так, что обвинения в проведении операций лягут на ту девку. О, не смотри на меня так, Баром. Она красива, я не спорю. Но подумай, хочешь ли ты провести остаток жизни в виде овоща из-за пары сисек?
Баром сплюнул на пол:
- Нужен другой способ.
- Он есть! - с наигранным энтузиазмом заверил его Ольфи. - Ты можешь взять всю вину на себя, изобразить на допросе, будто ты похитил ее и удалил контроллер насильно и все это время держал в подвале... и отправиться в Оранжерею. Там тебя стерилизуют, почистят лишние нейронные связи в мозгу. Может, это и не плохо, забыть все и начать с чистого листа, как считаешь? Ты сможешь стоять у станка, но вот думать и воспринимать - вряд ли! - глава администрации рисовал эту картину с театральной мечтательностью.
- И тогда она будет свободна? - хмуро уточнил Баром.
- В некотором смысле - да. Ей снова пришьют контроллер, настроят его на подавление некоторой группы воспоминаний. Отправят на исправительные работы на круг-другой. Если ты хочешь, я даже подтвержу твои показания. Забавы ради.
Баром не находил такой расклад сколько-нибудь забавным.
- Я смогу переписать на нее свое предприятие?
- Сомневаюсь. С большей вероятностью оно отойдет в собственность государства, - с фальшивым трагизмом произнес Ольфи.
- Или?
- Или ты можешь спасти себя и свой бизнес. Кто знает, возможно, я даже смогу избавить тебя от повторной операции...
Баром по привычке потянулся к нейрокулону, напоминавшему о его главной слабости, и в который раз осознал, что его больше нет. Игрушку сорвали при обыске. Ольфи истолковал это движение по-своему:
- Что, за сердце хватаешься? А кто мне втирал про то, что слушает лишь глас разума, м?
Баром проигнорировал этот выпад:
- Как я могу доверять тебе после всего? Как могу знать, что ты сдержишь слово, даже если я соглашусь?
- Никак, - пожал плечами Ольфи, глядя на Барома словно на малое дитя, - Но я до сих пор тебя ни разу не подвел, дружище.
Когда Нокот ушел, Баром долго стоял у иллюминатора. Глядел на мизерный квадратик неба, доступный обзору из его камеры. Он вспоминал, как впервые увидел Атви перед взрывом в заведении. Как она залезла к нему под одеяло после эпизода у карты Дымского Краса. Как они гоняли по ночам на чозере, крича в темноту всякую чушь и распевая песни. Как мотались в Антрацитовую на просмотры домов и в итоге купили тот, что приглянулся ей - невзрачный, зато у самой воды. Как уснули в корзине воздушного шара на излете третьих суток празднования дня ее воплощения. Дату которого он тоже отлично помнил. Детально и тщательно - привык так подходить к каждому делу - он вспоминал ее любимые словечки и ужимки. Потому что знал - очень скоро ему предстоит навсегда отсечь эти воспоминания.
***
Люди в белой униформе стояли у потоковой ленты и соединяли детали. Десятки рабочих синхронно повторяли вкручивающее движение правой рукой. Раз за разом, час за часом. Они выполняли работу молча и сосредоточенно. Что за исполинский конструктор они предполагали собрать из сонма этих деталей? Атви не знала.
Теперь в ее камере круглосуточно демонстрировали этот беззвучный фильм. Время от времени в кадре появлялся человек в сером рабочем костюме - он прохаживался по рядам, контролировал процесс. И выглядел единственным разумным воспринимающим существом среди биороботов. Говорил по агатону, иногда держал руки в карманах.